Помогло медицинское образование: я точно знала все симптомы. И, решив больше не тянуть ни минуты, демонстративно согнулась пополам, схватившись за правый бок.

Члены общины растерялись: такой ситуации с ними никогда еще не случалось, и они попросту не знали, что делать. Инструкций от куратора, как и связи с ним, на этот случай тоже не было. Пришлось брать командование на себя. «Скорую вызовите!» – выдавила я.

То ли я вжилась в роль, то ли сработало самовнушение, но у меня резко подскочила температура, а на лбу выступила испарина.

Мунисты все еще сомневались. Однако мое бледное лицо, тяжелое дыхание и страдальческие глаза, видимо, их все-таки убедили. Они набрали заветное «03».

Приехавший врач скорой, немолодая замученная тетка, похоже, много повидавшая в жизни, бегло меня осмотрела и припечатала: «Немедленно в больницу!»

Меня перенесли в медицинскую машину, пропахшую лекарствами, чужой болью и бензином. Но для меня это был лимузин экстра-класса, и не было постели мягче, чем его казенная тележка…

Из общины никто со мной не поехал. Побоялись выйти из дома без разрешения. И – вот уж не думала, что это скажу, – слава Муну!

В больнице, конечно, выяснилось, что никакого аппендицита у меня нет. Меня отпустили на все четыре стороны, и я выбрала из них южную, волгоградскую. Надо же было наконец-то восстановить утраченный паспорт.

На мое счастье, безопасность пассажиров была у нас еще чем-то абстрактным, и билет на автобус до родного города мне продали, не спросив документов.

Так спустя три года после отъезда я вернулась домой.

Я любила родной город. Часто снились мне его милые площади и улочки. Почему же он так безжалостно выплюнул и позабыл меня? За все время, пока я шла по привычным местам, мне не встретился ни один, даже самый шапочный знакомый. То ли сверстников так помотала жизнь, что они неузнаваемо изменились (а те, кто был младше, просто выросли), то ли я попала в другую реальность.

Второе предположение казалось более правильным, иначе чем же еще объяснить то, что здания так безнадежно и непоправимо обветшали, деревья засохли, а люди, бредущие мне навстречу, превратились в оборванцев?

Я с волнением поднялась в квартиру, в которой родилась когда-то.

А нет, все в порядке, реальность та же.

Дверь, как и всегда, была распахнута, из глубины комнат доносились пьяные голоса. Жизнь всегда богаче вымысла, поэтому мне даже не придется ничего придумывать, чтобы вы представили себе эту картину. Отец в заношенной майке и рваных трусах стоял на четвереньках перед тазиком с блевотиной.

«Я вижу три черных дерева», – отчетливо произнес он, глядя прямо на меня.

Я вздохнула, развернулась и привычным путем пошла к подружке Светке.

Когда-то именно ее семья стала моей гаванью в этом неспокойном мире.

Как котенок, который родился посреди военного Сталинграда под грохот бомбежки и не знал ничего другого, пока не закончилась война, так и я не представляла себе, что живу как-то не так, пока не увидела, что люди могут жить иначе.

Много лет я наслаждалась полной свободой. Никто не отправлял меня спать, не запрещал гулять, не проверял уроки. Мечта, а не жизнь! Друзья реально завидовали!

С четырех лет я научилась обходить расставленные по всему дому тазики с блевотиной, да и самого отца, который редко отличался от неживого предмета, особенно по вечерам. И со стороны казалась вполне обычной девочкой. Правда, случались и проколы. Когда в садике воспитательница спросила детей, как их обычно называют родители, то после ряда «зайчиков» и «солнышек» я обогатила лексикон педработников новыми выражениями: «блядина херова» и «вшивая побаня». (Спустя много лет я с удивлением узнала контекст и правильный вариант второго выражения: «Чего разбегалась, как вшивая по бане?!» – вот что, оказывается, оно означало.)