– Мелочи, – отмахнулся Максим. – Не думай о вежливости. Тебя я готов ждать, сколько потребуется и… Ах, Арнет, вот и ты. Наконец-то! Я так проголодался. Ну, что тут у нас?

Через пару минут женщина в несколько заходов расставила на столе блюда, пожелала мужчинам приятного аппетита и удалилась. Максим жадно набросился на еду, и следующие полчаса ел с большим аппетитом, Евгений же приступил к ужину неохотно, не переставая думать о случившемся в особняке Хауссвольф.

Во время размышлений он ни разу не усомнился в том, что к финалу нынешнего вечера, так или иначе, вели все пути. По-другому, думал Евгений, быть не могло, и данная развязка стала лишь закономерным финалом неудачной связи, возникшей без предварительных намерений, без тщательного анализа. Раапхорст думал, что он человек разума, а не плоти, и теперь, увязнув в любви – амбивалентном, спорном и сложном чувстве, ощущал себя слабым и беспомощным. Мужчина спрашивал себя, любит ли он и отвечал утвердительно. Спрашивал, нужна ли ему эта любовь, и здесь возникали сложности. Разум, прибегая к многочисленным доводам, отвечал отрицательно, но какая-то сторона человеческой природы, сторона, желающая нежности, любви, потакания слабостям и смирения, глодала его и утверждала, что нужна. Воевать с ней, мужчина знал, бесполезно, и единственное, что можно было сделать – без конца рационализировать то, что не поддаётся рационализации, облекать чувственный хаос в строгие формы логики, пытаться объяснить необъяснимое, даже если это заденет эго. Такой подход помогал на некоторое время – буря успокаивалась, но если моральные противоречия можно было хоть как-то укротить, то внешние факторы были прочнее.

Во-первых, Евгений понимал, что создаёт трудности для Елены. Это волновало его и волновало настолько, что мужчина даже думал порвать с девушкой, о чём пытался намекать сегодня вечером, впрочем, едва ли веря в то, что сможет это сделать. Нет, если мысль о расставании и посещала Раапхорста, то она не занимала его всего, а находила отклик лишь у чувства порядочности, лишь у идеальных представлений об устройстве человеческих взаимоотношений. Но, так или иначе, желание ошибки, желание продлить обжигающую связь было сильнее, поэтому Евгений не особо настаивал, хотя порой серьёзно задумывался об уходе.

Во-вторых, он ощущал ненависть её отца, неприязнь общества и невольно проклинал своё происхождение. Но данность оставалась данностью, и мужчине приходилось ломать голову над тем, как наиболее ловко и безболезненно унять не только тревогу за Елену, но и недовольство общества, к чьему мнению её отец прислушивался, как некогда пророки прислушивались к мнимому голосу неба. Размышлять об этом можно было бесконечно долго, но что делать здесь и сейчас мужчина не знал. Он понимал, не в его силах изменить людей и не в его силах преобразить себя. Единственное, к чему пришёл Раапхорст: так продолжаться больше не может. Ни расставание, ни любовь, влекущая за собой горести для Елены, не удовлетворяли Евгения. Ему требовалось равновесие, и за ним он решил обратиться к вышестоящим.

Найдя условный выход, он принялся размышлять над тем, как именно Арвид заметил отсутствие дочери и как догадался позвать боевого эовина. Мужчине захотелось сконцентрироваться на этих мыслях, но тут Максим, прикончивший последнее блюдо, сказал:

– Признаться, я приехал на пару дней. Дольше не задержусь, можешь не волноваться. Мне поручили работу на одном из заводов «Кригард» в Лейтриге, впрочем, я ещё не решил, браться за неё или нет…

– Ты можешь оставаться здесь, сколько потребуется, – ответил Евгений. – Как я и сказал, это и твой дом тоже…