и слишком мало – на пляже. Подруга Хлои родила мертвого ребенка. Я разорвал отношения с ICM. Незнакомые люди или говорили нам, что они вампиры, или утверждали, что у них есть знакомый вампир. Пьянка с Depeche Mode. Огромное количество людей, которых мы едва знали, исчезло или умерло за те несколько недель, что мы провели там, – разбились на машине, скончались от СПИДа, были убиты, передозировались, попали под грузовик, упали сами (или не сами) в чан с кислотой – счет за одни только венки, оплаченные с кредитки Хлои, составил пять тысяч долларов. Все это время я выглядел просто великолепно.

В лофте Конрада на Бонд-стрит, сейчас 13:30 – единственное подходящее для репетиции время, потому что в этот момент все обитатели билдинга находятся или на работе, или в Time Café, где за обедом с легкостью изображают друг перед другом идиотов; слегка просунув голову в дверной проем, отчетливо вижу всех членов Impersonators, рассредоточившихся по лофту в самых разных позах, каждый возле собственного усилителя: Ацтек, в футболке с надписью Hang-10, скребет татуировку под Кенни Шарфа у себя на бицепсе, положив на колени гитару Fender; Конрад, наш вокалист, наделенный несколько патологическим обаянием и крутивший в свое время роман с Дженни Маккарти, увенчан копной блеклых волос лимонадного цвета и облачен в мятое х/б; Ферги, в длиннополом кардигане забавляется с «Волшебным шаром 8»[73], опустив на нос солнцезащитные очки; Фицджеральд раньше играл в готической рок-группе, передозировался, его откачали, он вновь передозировался, его вновь откачали, по глупости принял участие в агитации за Клинтона, работал моделью для Versace, встречался с Дженнифер Каприати – сейчас на нем пижама, и он дремлет в гигантском кресле-набивнушке в зеленую и розовую полоску. Все они ведут свое существование в этом промерзшем, загаженном лофте, где постоянно везде разбросаны DAT-кассеты и компакт-диски, на телевизоре всегда MTV, песня The Presidents of the United States плавно перетекает в рекламу Mentos, которая, в свою очередь, плавно перетекает в рекламу нового фильма Джеки Чана, повсюду валяются пустые коробки для обедов навынос из Zen Palate, белые розы вянут в пустой бутылке из-под «Столичной», во всю стену гигантская фотография грустной тряпичной куклы работы Майка Келли, собрание сочинений Филипа К. Дика целиком занимает единственную в комнате книжную полку, тут же «лава»-лампы, жестянки из-под Play-Doh.

Я набираю побольше воздуха в легкие и вхожу в комнату, скинув конфетти, налипшие на мой пиджак.

Все, кроме Фица, поднимают глаза, а Ацтек тут же начинает бренчать на гитаре что-то из «Tommy»[74].

– Ни на какие раздраженья не реагирует он, – напевает Ацтек, – и все показывают тесты, что чувств отныне он лишен.

– Заткнись, – зеваю я, доставая ледяное пиво из холодильника.

– Он видит, он слышит, он может говорить, – продолжает Ацтек.

– Все стрелки на приборах находятся в движенье, – подхватывает Конрад.

– Машина не способна настолько ошибаться, – подводит итог Ферги, – должны мы попытаться стряхнуть с него оцепененье.

– Что творится в его голове? – поют они хором.

– Как бы мне хотелось знать, – внезапно просыпается в кресле Фицджеральд. – Как бы мне хотелось зна-а-ать!

Дотянув до конца последнюю ноту, он вновь возвращается в позу эмбриона.

– Ты опоздал, – констатирует Конрад.

– Я опоздал? Ребята, да у вас только на то, чтобы настроиться, уходит час, – зеваю я, падая на груду индейских подушек. – Это не я опоздал, – зеваю вновь, прикладываясь к банке ледяного пива, и замечаю, что все как один уставились на меня. – А что вы на меня так глядите? Мне пришлось отказаться от визита к Орибе