«Рабам необходимы кровопускания, – думал префект. – Такие как были в древней Спарте. Ежегодно молодые спартанцы выходили на охоту на рабов и убивали их. Это постоянно держало двуногий скот в покорности и страхе. А если раб осмеливается смотреть на свободного, так, как смотрит этот Келад, то о каком страхе можно говорить? Наши римские юноши развращены роскошью и сами не пойдут убивать рабов. Их только и хватает на то, чтобы смотреть, как гладиаторы режут друг друга на арене. Ничему их восстание Спартака не научило. А рабы-гладиаторы, как мне доносят, вспоминают его. Даже, кто-то среди них заявил, что этот Спартак был богом и сейчас живет в недрах Везувия! А ведь этот прямое оскорбление величия! Но как мне разыскать бунтарей? Как? Разве даст Акциан и другие ланисты перешерстить их школы? Золото совсем проело мозги этим господам. Ни о чем ином кроме выгоды думать не способны!»

Помпеи в летнее время были особенно популярным местом для отдыха римских богачей. Сюда тянулись патриции из душного и пыльного Рима, желая провести время среди сочной зелени и прохлады садов загородных вилл и в городских домах по роскоши не уступавших виллам. В город съезжались женщины легкого поведения, ибо спрос на них в такие периоды небывало возрастал. Поэтому Руфу было чего бояться. Если поднимется восстание рабов, то это вызовет массовые жертвы и большой скандал…

Фискал Папиус знал об этой подозрительности префекта, и потому решил пойти именно к нему со своими сведениями. Слуги долго не пускали его к господину, и даже не хотели докладывать о его приходе.

Управляющий Руфа вольноотпущенник Натан примирительно сообщил фискалу:

– Такие жалобы не подаются лично господину префекту. Если он станет их рассматривать, то у него не хватит ни дня ни ночи.

– Но у меня сведения чрезвычайной важности! Я не могу их сообщить никому кроме самого префекта. И если ты не хочешь погубить город, то доложи обо мне своему хозяину.

– А кто получит на ужин вместо каши дубовые палки? Я? Но я вовсе не желаю их получать. Я хочу пить вино. А ты толкаешь меня под палки.

– Если ты доложишь обо мне господину префекту, я лично из причитающегося мне вознаграждения дам тебе пять монет.

– Имперских золотых ауреусов? – глаза Натана загорелись.

– Золотых ауреусов7? – фискал искренне удивился наглости слуги. – Я имел в виду серебряные сестерции8.

– За такую малость, я не стану рисковать милостью своего господина. Уходи прочь! Что это за важная новость, за которую платят серебром? Если на кону стоит жизнь города, то это золотая новость, не так ли?

– Забываешься, раб!

– Я не раб! Милостью моего господина я уже вольный человек! Уходи прочь! А не то я прикажу рабам выбросить тебя отсюда!

– Ладно! – пришедший примирительно поднял руки. – Ладно! Я дам тебе пять имперских золотых! Дам! Клянусь Зевсом!

– Вот это совсем иной разговор. А то сразу же угрожать и сулить всякие беды. Если ты рвешься к префекту, то рассчитываешь сорвать за свои новости хороший куш. Я далеко не так глуп.

– Я это вижу. Но прошу тебя побыстрее доложить о моем приходе своему господину.

– Но смотри, не обмани меня насчет золотых! Боги слышали твою клятву!

– Я же уже обещал тебе награду. Не медли и дай мне заработать, и тогда быстрее получишь свою долю.

– Иду докладывать господину.

Натан исчез всего на несколько минут. Обратно вольноотпущенник явился с угодливой улыбкой на лице.

– Господин согласился тебя принять. Но помни о своем обещании. Это благодаря мне ты сможешь лицезреть самого префекта. Идем.

Вольноотпущенник провел фискала в помещение, где Помпедий Руф коротал одиночество за свитками и грустными мыслями.