Гладиатор здесь проснулся. Человек был он не пьющий, но вчера с самого полудня за кружкой пива его начало заносить в непонятную сторону на виду у своего давнего и верного друга.

Последнее время его часто постигали не только сны на яву, но и какие то видения, стоило только мыслью коснуться известного факта – а факт сразу представлялся ему в тишине во всех красках, какие только являлись ему под кружку крепкого пива и когда он объяснял его с гордо опущенной головой, спускаясь по трапу самолёта ИЛ-96—300ПУ во Внукове под неистовые аплодисменты встречающих.

Пусть он вспомнит себя, желторотого, завидущего и злопамятного с детства. И ужаснётся себе.

И в этом тихом, казалось бы, незлобивом хулиганстве с детских лет он был выдержанным мальчиком и казался скромным действительно, был тихим не по-детски, но с удивительной хитрой маской на лице – мордочкой тушканчика. Он мог без особого потрясения в душе увидеть убитую кошку на пыльной дороге и оставить эту смерть без особого сожаления. Удивительно? только это и удивляет. Не омерзительно ли!

Бледное ленинградское солнце грело землю под окнами дома и с трудом выгоняло на свет всходы из луковиц пионов и георгинов. Роз не садили, даже чайных – не приживались. А что расцветало своим цветом, махровые пионы и яркие с унылостью георгины, несли на рынок или куда поближе к магазинам, где людей всегда побольше и продавали молодым мамам для дочек и сыночков и бабушкам для внучат – поспеть к началу учебного года идти к звонку обременённым радостным удовольствием нести букет цветов учителю – как все.

Белобрысый мальчик, маленький и худенький лет восьми, свешивался из окна второго этажа дома по адресу Басков переулок дом 12 и вслушивался в разговор девочек чуть постарше – года на два, усевшихся в кружок под его окном в цветах, как в саду. Поначалу ему был интересен их разговор, но тут же, услыхав нагромождение незнакомых ему слов как сшшшааа или ооон, он застыдился в непонимании и спрятался за марлевую занавеску от умных девочек, но слушать их не переставал, хотя и не понимал ничего в их разговоре. Но в это время небо над городом потемнело и девочки переменили разговор в тишине своего шёпота. Многие из них, а их было восемь – десять девочек пятиклассниц, верили в русалок, водяных, леших, кикимор, домовых, оборотней и не только верили, но некоторые из них всю эту нечисть буд то видели собственными глазами. И начали шептаться о них и верить, и бояться чего то. Но уже могли говорить о сшшша и ооон, не понимая, а что это? О чём это?

А над ними чернело опускающееся тучами небо, становилось всё ниже, клубилось и бежало не понятно куда, но всё неслось над головой, грозно и мимо людей и всего города. И в этом беге и кружении чёрных туч вспыхивали голубые зарницы, бесшумно и ослепительно. Но гром не гремел и не пролилось ни капли дождя.

Но иногда, когда был особо доволен собой, спрашивал в ту пустоту, которая осталась позади:

– Что увидел во мне Сулла, что бы приблизить? Тот малиновый пиджак поверх белой водолазки? И тёмные очки? Что делало меня не отличимым от мафиози. Или скорее я был в этом одеянии мачо. И Сулла меня высмотрел в шестёрках у Спартака во всём этом попугайском наряде? Ему ведь тоже нужно было заметное окружение. Неужели? Ах, какая тишина, какое молчание установилось испокон веков на этой земле. А сейчас всех нас разделяет тягота немоты – и не страшно, и не тревожно. И ничего не жалеет Гладиатор, юрист и секутор, русский, окончивший юрфак Ленинградского университета, то ли ученик, то ли учитель самого Спартака..Но скорее просто грезил популярностью Спартака.