– У меня задержали валюту, я хотел бы узнать, что с ней будет?

– Вас волнует её судьба? Пожалуйста: от нас она попадет в банк, оттуда в государственный бюджет, и затем пойдёт на пенсии и детские пособия. Так что, за судьбу своей бывшей валюты вы можете быть спокойны. А если в вашей семье есть пенсионеры или дети, то вы должны от этого испытывать полное удовлетворение.

Он задумался, опустив голову, и долго сидел в таком положении, а я, не видя пока причины выпроводить его, тоже в ожидании молчал. Поскольку молчание затянулось, я вынужден был спросить:

– У вас есть какие-либо дополнения к вашему искреннему объяснению?

Он поднял голову, взглянул на меня, и вдруг, словно все три цифры кодового замка в этот момент совпали, и он открылся – его взгляд, беспомощно опущенные руки, задрожавшая нижняя губа, полностью соответствовали его молчанию – он явно не ожидал такого исхода, и это явно не он писал объяснительную.

– Вы извините, – тихо заговорил он, – я в жизни ничего не нарушал, я работаю в научно-исследовательском институте, и кроме науки, ничем не увлекаюсь. Произошло недоразумение.

Лишь для того, чтобы уточнить свои впечатления о незнакомце, а заодно и проверить полученную информацию, я поинтересовался, чем он занимается. Оказалось – астрофизика. Я невольно размягчился и моя твёрдость начала сдавать позиции: память мгновенно перекинула меня на много лет назад, в собственное детство, я увидел картинки над кроватью: туманность Андромеды, Магеллановы Облака… Конечно же, это было не увлечение астрофизикой, а простое очарование бездной в тысячи световых лет, навеянное романами Ивана Ефремова и Станислава Лема, но именно изначальное очарование звездами ли, формулами или живой клеткой, впоследствии приводят к делу всей жизни. К сожалению, не у меня.

Случайное совпадение детского очарования и профессии человека, дальнейшее спокойствие которого зависело от моего решения, начало работать в пользу незнакомца. Хотя сторожевые клетки мозга не дремали и предупреждали: Армения, астрофизика, академик Амбарцумян – всё это могло быть ловкой придумкой, хорошей подготовкой для разговора со мной: иногда в разговорах с коллегами я упоминал о своих детских пристрастиях. За короткое время, с помощью красноречия и небольших национальных сувениров, можно было на скорую руку составить мой психологический портрет.

Так, ранее, вот также ко мне принесли протокол о задержании четырёхсот рублей (две моих месячных зарплаты того времени!), судьбу которых я должен был решить. Но отсутствовала объяснительная, зато присутствовала фамилия: Крупин Владимир Николаевич. Я сидел в ожидании просителя: то ли известного писателя, то ли его полного однофамильца. Солидные посетители по разному поводу у меня иногда бывали, но не такого масштаба. Рука невольно начала набрасывать возможные вопросы. Как назло, умные вопросы обходили голову стороной. Что вы думаете о современном литературном процессе? Господи, да возьми «Новый мир» – там тебе так осветят этот вопрос, что лет пять не будешь этим интересоваться. Кто из современных писателей кажется вам наиболее значительным? Не корректно: конечно же, он сам. В конце концов, я разозлился: не похоже ли это на примитивный торг: он умно отвечает на мои вопросы, а я без разговоров возвращаю деньги?

А может просто выпить с ним по чашке кофе? Поговорить за жизнь. Получится этакая неспешная беседа двух родственных душ. Я проверил тумбочку: кофе был, был и коньяк.

Вскоре ко мне постучали, я выпрямился в кресле, но вошёл, к моему великому разочарованию, незнакомец, с неприятно заранее подготовленными в просительном движении губами, и назвал себя представителем литературной делегации. Он начал объяснять, что деньги эти задержаны у известного писателя Владимира Крупина, который, конечно же, и не мыслил, и не способен даже совершить какое-либо противоправное действие. И, зная моё увлечение литературой (откуда – мы видимся в первый раз!), он просит меня от имени делегации вернуть деньги, в силу моего понимания писательской души. Это сработало: я вернул деньги, а потом спустился со своего этажа в досмотровый зал посмотреть на живого классика. По пути меня озадачила мысль: из-за моей симпатии к русской литературе, происходит нечто нелогичное, шиворот-навыворот – это он должен был хотеть меня видеть в данный момент и спрашивать: «И как же вам, Сергей Иванович, служится на таком сложном участке? Как, вообще, дела? Не пишите, случайно?» А потом уже и к денежкам, неназойливо.