– Никакой не крокодил, – сказал он. – Осетёр. И вообще не болтай. Контрабандой тут пахнет.

Выслушав пару медицинских советов, он двинулся назад. Разложили ребята мочалку или ещё нет? – пришло ему в голову. Он торопливо вернулся к киоску, где, краснея, ткнул пальцем в презервативы и на пальцах же сперва попросил три, а потом, подумав, целых пять. Обратно он шагал чуть быстрее. Воображение пошло вразнос – должно быть, от удара. Первым, конечно, будет Серый, думал он. А потом я. А потом ей понравится. А потом отдадим пээмгэшникам с собакой. А в бидоне, наверное, мёд…

Дверь, к его удивлению, была открыта. Мочалка, освобождённая всего лишь от рюкзака, сидела на стуле, закинув ногу на ногу. Сержанты стояли по стойке «смирно», а Серый, красный и мокрый, сидел за своим столом, выглядывая из-за половины осетровой туши – но тоже по стойке «смирно». В руке у него была телефонная трубка.

– Извиняйся, Васька, – пробормотал он, отводя взгляд. – Извиняйся, пока не поздно.

В контуженном мозгу Агафонкина мелькнула было мысль, что мэр наконец-то дал приказ метелить чёрных, а они сдуру поступили наоборот. Потом – что напоролись на спецназовку, выполнявшую спецзадание, и тем самым сорвали спецоперацию. Потом…

– Так мы это… Прощения просим, – сказал он. – Чтобы без обид, значит…

И потрогал закаменевшую половину лица.

Девушка улыбнулась.

– Ираида, – сказала она застенчиво и протянула ладошку лодочкой.

Затмение всё не оставляло Агафонкина, и он совершенно неожиданно для себя и впервые в жизни поцеловал женщине руку.

– Редкое у вас имя, – заискивающе подал голос из-за стола лейтенант.

– Обыкновенное имя, – сказала воительница. – У нас каких только нет имён! Есть Препедигна. Есть Феопистия…

Тем временем отозвался телефонный собеседник лейтенанта.

– Да! – закричал Ситяев. – Подойдёт! Ну что ты!.. За мной не заржавеет! Спасибо, Мохнатый! Спас, можно сказать!

Он положил трубку и, расплываясь в улыбке, сказал:

– Сейчас будет машина. По высшему разряду доставят. Вы уж Евгению Феодосьевичу про недоразумение это глупое не говорите… Рыбку вам ребята сейчас упакуют…

Вместо ответа Ираида извлекла из-за пазухи огромный нож в шитых бисером ножнах. Агафонкин попятился было, но девушка повернулась к столу и одним махом отвалила толстенный жёлтый ломоть осетрины.

– А то совсем вы тут заморенные, – пояснила она.

– Значит, так, – сказал лейтенант. – Подойдёт белый «линкольн-континенталь». Ребята вас проводят…

Кирдяшкин и Викулов волоком подтащили рюкзак к столу и вставили в него осетра. Лейтенанта передёрнуло. Ираида поднялась, взяла со стола сумочку, изгвазданную в рыбьей слизи, сунула её в карман рюкзака. Потом сгребла лямки в горсть и легко закинула сооружение на плечо, подхватила свободной рукой бидон и улыбнулась Агафонкину.

– Я же вас не со зла пазгнула, а с перепугу, – сказала она. – Я живых-то негров только по телику и видала. А чтоб так – нет.

– Бывает, – охотно согласился Агафонкин.

Когда таинственная незнакомка удалилась со своим эскортом, скорее декоративным, сержант вопрошающе уставился на лейтенанта.

– Ну, Васька, – сказал Ситяев, – не верил я в Бога, а сегодня пойду и свечку поставлю. Как меня надоумило на это письмо посмотреть!

– Какое письмо?

– Которое в сумочке было.

– А кто она такая? Шмара бандитская?

– Не-ет, Вася. Что ты! Бандиты – они нормальные, понятие имеют… они ведь почти такие же, как мы, с имя завсегда можно договориться. А вот ты про… – Ситяев сглотнул, – про Коломийца слыхал?

– Ну, – сказал Агафонкин, внутренне холодея. – От которого пули отскакивают?

– Так вот она – его племянница!