– Едем, – проговорила она нервно садившемуся мужу, – едем скорее от этих неуязвимых людей, которые думают только о своих удобствах и не в состоянии даже вспомнить, что сами были когда-то детьми.
Вечером было прислано определение педагогического совета. Тёма в течение недели должен был на лишний час оставаться в гимназии после уроков.
На следующий день Тёма с надлежащими инструкциями был отправлен в гимназию уже один.
Поднимаясь по лестнице, Тёма лицом к лицу столкнулся с директором. Он не заметил сначала директора, который, стоя наверху, молча, внимательно наблюдал маленькую фигурку, усердно шагавшую через две ступени. Когда, поднявшись, он увидел директора, – чёрные глаза последнего строго и холодно смотрели на него.
Тёма испуганно, неловко стащил шапку и поклонился.
Директор едва заметно кивнул головой и отвёл глаза.
Мелкий ноябрьский дождь однообразно барабанил в окна.
На больших часах в столовой медленно-хрипло пробило семь часов утра.
Зина, поступившая в том же году в гимназию, в форменном коричневом платье, в белой пелеринке, сидела за чайным столом, пила молоко и тихо бурчала себе под нос, постоянно заглядывая в открытую, лежавшую перед ней книгу…
Когда пробили часы, Зина быстро встала и, подойдя к Тёминой комнате, проговорила через дверь:
– Тёма, уже четверть восьмого.
Из Тёминой комнаты послышалось какое-то неопределённое мычание.
Зина возвратилась к книге, и снова в столовой раздался тихий, равномерный гул её голоса.
В комнате Тёмы царила мёртвая тишина.
Зина опять подошла к двери и энергично произнесла:
– Тёма, да вставай же!
На этот раз недовольным, сонным голосом Тёма ответил:
– И без тебя встану!
– Осталось всего пятнадцать минут, я тебя ни одной минуты не буду ждать. Я не желаю из-за тебя каждый раз опаздывать.
Тёма нехотя поднялся.
Надев сапоги, он подошёл к умывальнику, раза два плеснул себе в лицо водой, кое-как обтёрся, схватил гребешок, сделал небрежный раздел сбоку – кривой и неровный, несколько раз чеснул свои густые волосы; не докончив, пригладил их нетерпеливо руками, и одевшись, застёгивая сюртук на ходу, вошёл в столовую.
– Мама приказала, чтоб ты непременно стакан молока выпил, – проговорила Зина.
Тёма только сдвинул молча брови.
– Я не буду такой бурды пить… Пей сама! – ответил Тёма, толкая поданный Таней стакан чаю.
– Артемий Николаевич, мама крепкий чай не позволяют.
Тёма посидел несколько мгновений, затем решительно вскочил, взял чайник и подлил себе в стакан крепкого чаю.
Таня посмотрела на Зину, Зина на Тёму; а Тёма, довольный, что добился своего, макал в чай хлеб и ел его, ни на кого не глядя.
– Молоко будете пить? – спросила Таня.
– Полстакана.
После молока Зина встала и, решительно проговорив: «Я больше ни минуты не жду», – начала спешно собирать свои тетради и книги.
Тёма не спеша последовал её примеру.
Брат и сестра вышли в подъезд, где давно уже ждал их со всех сторон закрытый, точно облитый водой, экипаж, мокрая Буланка и такой же мокрый, сгорбившийся, одноглазый Еремей.
В экипаже исчезли сперва Зина, а за ней Тёма.
Еремей застегнул фартук и поехал.
Дождь уныло барабанил по крыше экипажа. Тёме вдруг показалось, что Зина заняла больше половины сиденья, и потому он начал полегоньку теснить Зину.
– Тёма, что тебе надо? – спросила будто ничего не понимавшая Зина.
– Ну, да ты расселась так, что мне тесно!
И Тёма ещё сильнее нажал на Зину.
– Тёма, если ты сейчас не перестанешь, – проговорила Зина, упираясь изо всех сил ногами, – я назад поеду, к папе!..
Тёма молча продолжал своё дело. Сила была на его стороне.
– Еремей, поезжай назад! – потеряв терпение, крикнула Зина.