– Это не всем дано, – неуверенно ответил он. – Даже если я возьмусь, у вас может ничего не получиться. Да и зачем вам?

– Я собираюсь стать целителем. Аурное зрение позволяет куда больше, чем диагностические плетения.

– Тогда да, лишним не будет. – Он задумался. – Контроль у вас, конечно, хорошо идет. Занимались раньше?

– Как раз только контролем и занималась, – вздохнула я. – Больше почти ничего не умею.

– А почти ничего – это что?

– Так, по мелочи. В основном бытовые.

Платье почистить, труп сотворить, чемодан спалить – все для гармонизации быта.

– Что ж, – чуть разочарованно ответил он. – Посмотрю, как вы будете заниматься, может, и подскажу что по аурам. На самом деле это больше зависит от вас, чем от меня. Нужен такой несфокусированный взгляд, один раз поймаете – считайте, что научились. Нужно смотреть как бы сквозь объект, понимаете, Елизавета Дмитриевна?

– Не совсем.

Мне казалось, что я почти ухватила суть, но, чтобы ухватить полностью, недоставало самой малости.

– К сожалению, сейчас у меня нет времени что-то объяснять. Возможно, после следующего занятия.

Мне тоже было очень жаль, но я лишь выразила надежду, что в следующий раз у него найдется для меня время, которое я непременно оплачу при необходимости. Он оскорбленно ответил, что дело совсем не в деньгах, и довольно сухо попрощался.

За время нашей беседы даже след Волкова со Свиньиной-Морской простыл. По-видимому, они, нигде не задерживаясь, бодро дотопали до саней и уже уехали. Наверняка Волков рассчитывает сдать Поленьку на руки отцу и удрать, а Поленька – непременно задержать кавалера на ужин. Кому из них повезет, я бы с ходу не решила, поскольку они оба были не слишком щепетильны и очень упрямы в достижении своих целей.

Горничной в квартире не оказалось. Мефодий Всеславович сообщил, что ей принесли записку, после чего та быстро собралась и убежала. Докладывать, поди, княгине Рысьиной, и вряд ли надолго, поскольку из кухни пахло чем-то вкусным.

Но не столько хотелось есть, сколько проверить вертевшуюся в голове идею – научиться смотреть сквозь что-то, используя зеркало. Почему-то казалось, что куда легче будет расфокусировать взгляд, разглядывая себя. В спальне стоял огромный трельяж, напротив которого я и устроилась, пытаясь поймать то самое нужное для видения ауры состояние.

– Гнать эту Полину надо, – бубнил тем временем Мефодий Всеславович.

– Вам-то она чем досадила? – удивилась я.

– Опять в ваших вещах рылась, пока вас не было, – наябедничал домовой, и только после этих слов я поняла, что речь о горничной, а не о Свиньиной-Морской. – И ведь точно что-то конкретное ищет. Прям обнюхивает все и поисковым артефактом тычется.

– Пусть обнюхивает, у меня и брать-то нечего, – заметила я, изо всех сил пытаясь не отвлекаться на разговор и смотреть в зеркало сквозь себя. Мне казалось, что еще самая малость – и поймаю, поймаю тот ускользающий облик. – Как же мне расфокусироваться?

– Расфокусироваться?

– Сделать нечетким зрение.

– На глаза надавить можно, – посоветовал Мефодий Всеславович. – Быстро надавить да ладонь отнять. Помнится, последняя Горностаева так делала для одной из магических практик. Помогало.

– Хуже точно не будет, – согласилась я, нажала на глаза и отвела ладонь, после чего с визгом отскочила от зеркала.

Потому что на краткий миг вместо себя я увидела вовсе не свою ауру, а жуткую красноглазую лису, ту самую, в облике которой я оказалась в Китае.

– Елизавета Дмитриевна, да что случилось-то? – отчаянно пробивался ко мне голос Мефодия Всеславовича.

И пробился-таки. Я пришла в себя и обнаружила, что зажмурила глаза и пытаюсь вжаться в стену, словно она могла меня защитить. Я выдохнула и резко открыла глаза: сколько их ни закрывай – от проблем не убежишь, только страшнее будет. Нет, опасность надо встречать с открытыми глазами. Просто нынешняя очень неожиданной оказалась. Но я справлюсь. Я непременно справлюсь.