Представление начинается неожиданно – для меня. Гремит музыка, блестят и переливаются костюмы клоунов, дрессировщиков, акробатов, слепит глаза дивный свет, хлопают зрители. Я слушаю, смотрю, чувствую запахи, и у меня кружится голова. Но я не встаю, не ухожу, сладкий этот водоворот напоминает мне давешний сон, теперь я понимаю это совершенно точно, теперь я помню его настолько отчетливо, насколько вообще можно помнить сны. Поэтому я остаюсь, и не зря – после артистичной укротительницы тигров с хитрой улыбкой на арене появляется она. Нет, она действительно появляется, а не просто выходит из-за тяжелого занавеса – должно быть я просто отвлекся, дурак этакий. Она почему-то приковывает к себе внимание, не знаю, всех или не всех, но мое точно, и этого вполне достаточно. У меня не замирает сердце, не перехватывает дыхание, нет и каких-либо других признаков временного помешательства, мой организм абсолютно спокоен и умиротворен, только вот я почему-то не в силах оторвать от нее взгляда. Точные плавные движения, легкая, немного наигранная улыбка, яркие глаза, тонкие запястья, да вот собственно и все, что я мог бы о ней сказать. Она, конечно же, не может увидеть меня и мои горящие глаза, мне даже кажется, что сейчас меня никто не может увидеть. Я и сам не заметил, как превратился в местного безумного призрака, забыл прошлое и решил, что останусь здесь навсегда – буду изредка являться укротительницам и клоунам во снах, но той воздушной гимнастке чаще всего, обещаю. Такие вот глупости.

Но мечтам моим не суждено сбыться. Прерывается волнующая мелодия, гимнастка исчезает за тяжелым занавесом, номер заканчивается, а вместе с ним и все представление. Я вновь обретаю способность слышать, чувствовать и понимать происходящее, улыбаюсь собственным мыслям, качаю головой, наваждение какое-то. И неожиданно понимаю, что не смогу уйти, пока не увижу ее, пока хотя бы не узнаю, как ее зовут, и любит ли она море. Мне почему-то именно это кажется важным.

Даже когда мои жесткие качели поднялись и громкая, бьющая по мозгам, музыка сменилась медленной, немного грустной и тягучей как нуга, я еще не пришла в себя: в голове стеной стоял гул, и жизнь как будто протекала за тонким стеклом, протекала медленно, а, самое главное, мимо. На моем же лице было исключительно бессмысленное выражение.

В общем, я начала. Сегодня это не так просто сделать, скажу я вам, за мной наблюдают сотни пар глаз, но одних, самых важных глаз, серых, как вечерне-осеннее небо, глаз моего отца, нет. Он болеет, и я чувствую, что стараюсь вхолостую. Как будто, если барышни-модели, сошедшие со страниц модных журналов Сюзи, позировали ради «просто так», а не фотографу, который смотрит на них довольно, словно дрессировщик на глупых кудрявых пуделей…

У меня руки струятся. Точнее, руки у меня абсолютно нормальные, не подумайте, но дурацкий костюм сделал из них почти что крылья. И не просто крылья, а еще и с блестками. Это неспроста, точно вам говорю. Я ухнула вниз, в последний момент зацепившись коленями за дощечку качелей, а они, качели, все витали и витали, раскачиваемые моими немыслимыми, непроизвольными, но энергичными телодвижениями. Я в восторге от себя и от музыки, от музыки и от себя, от нас двоих, которые уже успели слиться воедино. Сейчас, именно сейчас пройдет волнение, которое вызвал во мне юноша в первом ряду, выглядевший растерянным и чужим, всегда чужим. Сейчас мурашки испугаются высоты и покинут меня, перебегут к кому-нибудь из зрителей снизу. Сейчас скрипка, которая до этого прекрасного момента послушно и кротко аккомпанировала какому-то глубокому и тревожащему инструменту, название которого я постоянно забывала, громко зарыдает. Мой музыкант дернется и замрет на месте с блаженным выражением лица, а я изогнусь так, что вполне смогу упасть, мои костлявые коленки возможно уже не смогут с силой сжимать жесткую дощечку. А я… А я в это время как ухну да как ухвачусь за веревки сильными руками и притяну к себе все тело, пару секунд летая стоя и в такт стучась спиной о бесчувственный кусок дерева!