С каждым месяцем размер веника все уменьшается, прутья выскальзывают из-под ниток все чаще, и ты уже не понимаешь, чего в доме больше: пыли или этих самых прутьев. Веник становится все «ниже», использовать его уже не настолько удобно, как раньше.

Ну и наконец, наступает такой момент, когда ты выбрасываешь его, своего «верного товарища», и покупаешь новый…

Сонет

Соблазнов многих мудро избегая,

Хочу сказать одно – тебя люблю.

Одну тебя, и не нужна другая.

"Не покидай меня!" – в слезах молю.


Ты только для души моей отрада.

Что без тебя мне жизнь? – Презренья миг!

Ты мне и горе, и любви услада.

Мне жаль того, кто так и не постиг


Любви земной и яд, и наслажденье,

Кто отказался от таких чудес,

Не испытал душевного волненья

И после смерти в воздухе исчез.


Секрет тебе открою свой простой:

Я не умру, ведь я любим тобой!

Не пара

Пожалуйста, только живи,


Ты же видишь, я живу тобою,


Моей огромной любви


Хватит нам двоим с головою.

Земфира

Вера созрела рано. Может, дело было в инвалидах-родителях, часто нуждавшихся в помощи со стороны, может – в «мнении» общества, постоянно «жалевшего» ребёнка, а может, изначально в Веру была вложена душа зрелого человека. Кто знает… Но уже в четырнадцать лет девчушка начала задумываться над темами, которые многим ее сверстницам вообще не приходят в голову. Внимательный подросток замечал и яркую любовь матери, и снисходительное, чуть свысока, чувство отца к ней, и жалость со стороны обеих бабушек, и легкую грусть в глазах дедов. Слишком многое замечал подросток, тем более жила семья в небольшом южном городке, рядом с морем и горами. Про такие места обычно говорят: здесь все знают друг друга. Ну, может, и не все. И не знают точно. Но вот сплетни ходили. За спиной, как обычно. Хотя некоторые кумушки не стеснялись и в лицо пожалеть девочку, которой уже в отрочестве пришлось принять на себя заботу о близких родственниках.

Мать, Дарья Викторовна Линчева, тихая, скромная, малозаметная женщина с «букетом» различных заболеваний, главным из которых было ДЦП, «вспыхивала» только рядом с мужем и дочерью. И все вокруг в один голос утверждали, что эта серая мышка души не чает в своей семье, что она подобрала достойную пару, что их дочь вырастет приличным человеком. Дарья часто уезжала в больницы, в которых могла лежать месяцами, и Вера оставалась с отцом, Андреем Андреевичем Линчевым, мужчиной спокойным, рассудительным и невероятно скрытным. Он тоже не отличался железным здоровьем, но больницы не посещал, считая такие поездки напрасной тратой времени. У него, как и у матери, диагностировали ДЦП, но в более легкой степени. В отличие от жены, он работал, зарабатывая на жизнь себе и семье, умственным трудом: статьи, переводы, тексты к годовщинам – что он только не сочинял.

В тот день, воскресенье, на улице было жарко, в доме работал кондиционер, и отец с дочерью, поджидая мать и жену из больницы (её должны были выписать на следующий день, как раз в День Рождения Андрея), спрятались на кухне. Вера обычно уезжала на выходные к одной из бабушек, но вот как-то так сложились обстоятельства, что этот «викэнд» она проводила в отчем доме.

– Пап, – задумчиво глядя в окно, позвала голубоглазая блондинка. – Пап, а ты вообще любишь маму?

Этот вопрос не давал ей покоя уже пару лет, с тех пор девочка начала задумываться о чувствах, своих и окружающих её людей. Нет, мать отца любила, боготворила, обожала. А он? Вот в отце Вера сомневалась. Слишком спокойно отвечал он на пылкие чувства жены, лишком равнодушно воспринимал разнообразные подарки от неё… Да и вообще… Что – вообще, сформулировать было трудно, но ответ девочке был нужен. Наверное, потому и отважилась она задать такой личный вопрос.