Но поговорили!

– Костя, мы пока с тобой прервемся, – Либерман не спеша поднялся, положил мне руку на плечо. – Завтра с тобой беседовать будет Илья Николаевич. Это один из наших лучших специалистов. Все, о чем он спросит, ты расскажи ему подробно…

– Как? Вы уже уходите? – Бережков внезапно рванулся вперед, вытянув в нашу сторону руки в «браслетах». – Вы же медики, настоящие врачи, я это чувствую, чувствую! Вы должны меня выпустить отсюда. Вы меня бросаете? У меня больные, которые не могут ждать. Некоторые из них могут умереть в любой момент. Пусть меня вернут как можно скорее в клинику. В психушке мне не место!

– Хорошо, хорошо, – закивал я, следя за тем, чтобы быть вне его досягаемости. – Я поговорю обязательно. Константин, ты напрасно так расстраиваешься…

– Вы не можете… – он распластался перед нами на столе, потом скатился с него на пол. – Я здесь сгину, погибну. Здесь я никому не нужен, здесь…

В этот момент в кабинет вбежали охранники и скрутили Бережкова. Все это время он ревел, рычал, брызгал слюной. Был момент, когда его буквально волокли под мышки.

Цепляясь за все, что можно, он сопротивлялся до последнего.

– Пару кубиков седуксена внутримышечно, – сказал я подбежавшей медсестре. – Остальное распишу чуть позже.

– Приехал майор Одинцов, – проинформировал нас с Ираклием шеф, едва в коридоре стихли крики Бережкова. – Илья Николаевич, возьми его на себя, пожалуйста. Мне пора на кафедру. Значит, объясни, что необходима стационарная экспертиза в течение месяца, заключение мы подготовим сегодня же, подпишемся. Да, кстати, познакомься, это Ираклий Шотаевич Цомая, пишет кандидатскую по психопатиям, собирает материал.

Мы с доктором обменялись рукопожатием, и вскоре я остался в кабинете один. Правда, ненадолго. Примерно через минуту в проеме дверей нарисовался тот самый майор, что вчера задержал Бережкова в одном из подвалов городской окраины.

– Вы что, с ним один беседовали? – поинтересовался Одинцов после того, как представился. – Я думал, комиссия…

Мне пришлось объяснять, почему коллеги покинули меня.

– И каково ваше мнение, доктор? – задал он, наконец, сакраментальный вопрос.

– Случай сложный, – уклончиво начал я. – Скажу лишь, что это наш пациент. Мы берем его. Понаблюдаем, дальше видно будет.

– Понимаете, дело… – майор долго подбирал подходящее слово, – резонансное, советую посмотреть двухчасовые новости, и все поймете. Готовьтесь к атакам журналистов. К тому же мальчишки в подвале не было. Этого… Гайсина Рената. Вы понимаете, о ком я?

– Да, обращение его родителей по телевидению я видел.

– Спрашивается, где мальчишка? Он исчез как раз в то же самое время, что и остальные женщины. Таких совпадений не бывает, я пока не нахожу ответа на этот вопрос. И, наконец, главное – этот Бережков нормален? Как к нему относиться?

Поймав меня в фокус, майор не собирался выпускать из прицела до тех пор, пока я не вынесу свой вердикт. Окончательный, не подлежащий обжалованию.

– Могу ответить только после стационарной экспертизы. Через месяц примерно. Заключение будет готово позже. Больше пока ничего не скажу. С выводами повременю, но, по-моему, на матерого маньяка он не тянет. У этого Макара Афанасьевича, его «руководителя», гораздо больше шансов им оказаться, чем у… нашего горе-лекаря.

В этот момент у меня в мозгу вспыхнуло: а почему бы нашего злодея не назвать Лекарем? Кажется, во всех детективных романах у маньяков были клички, как-то их характеризующие. Пусть наш будет Лекарем. Долгим будет наш «роман» или коротким – посмотрим, а кличка у маньяка уже есть. И неплохая, по-моему!