Как долго это будет продолжаться? Я, пожалуй, воспользуюсь твоим предложением, вот только прочитаю материалы дела.

Взглянув в зеркало, я направился в кабинет Либермана.

Врет все Лекарь! Нагло врет! Никаких вандалов на нашем кладбище нет, никто не посмеет посягнуть на могилку нашей Женьки. Руки коротки! Если посмеет, я эти руки быстро оторву.

Прокручивая подобные мысли в голове, я быстро шел вдоль кладбищенской ограды, держа в руках четыре гвоздики.

Еще утром планировал совсем по-другому провести день, а теперь… Долго крепился, уговаривал себя не поддаваться на провокации Лекаря, но потом понял, что дальше просто не могу.

Какой-то подлый червячок неизвестности шевелился в душе, то и дело подкидывая вопросики: «А вдруг?! Ты ведь давно не был, не знаешь. Мало ли что! Сходи, посмотри и успокоишься».

Как Лекарю удалось заронить в меня ядовитые зерна сомнений? Мастерски наступить на самую больную мозоль. Кто его научил этому? Я продержался почти полдня. Твердил: вот заберешь, доктор, машину из ремонта, тогда и съездишь. Нет, не выдержал!

Могилка оказалась ухоженной, аккуратно росли цветочки, названия которых я не знал. Взглянув на фотографию на памятнике, почувствовал комок в горле. Женька улыбалась так беззащитно, что накатили слезы, и я отвернулся.

Все же поехал. Помчался. На двух автобусах с пересадкой.

Приехал. Здесь все тихо: ветер шевелит пряди только что распустившихся берез, Женька улыбается. Это я сфотографировал дочуру за полгода до смерти в Парке аттракционов. Тогда ничего не предвещало беды, смеялись, дурачились. С одних качелей на другие, мороженое, сок…

Господи, как будто вчера было!

С другой стороны, доктор, если бы Бережков тебя не пристыдил, когда бы ты наведался сюда? Через год? Через два? Ты еще должен спасибо ему сказать за морализаторство. Результат налицо – ты на могиле дочери, роняешь скупые мужские слезы.

Это катарсис, очищение.

Прости меня, доча! Если сможешь, конечно. Пожалуйста.

Постоял, поплакал – можно дальше жить.

Уже когда вышел за ограду кладбища, уловил шаги позади себя. Даже не шаги, а чье-то молчаливое преследование. Обернулся – никого. Но ощущение было такое, что я не один, кто-то движется следом буквально в нескольких шагах.

Когда стало совсем невозможно идти, я развернулся, набрал в грудь воздуха, чтобы приструнить шутника, но опять никого не увидел.

Что происходит? У меня начались слуховые галлюцинации?

Стоило продолжить путь, как я буквально наткнулся на худощавую пожилую женщину в черной шляпе, вязаной кофте неопределенного цвета и черной складчатой юбке.

Кажется, от неожиданности я вскрикнул.

На вид я бы дал ей лет шестьдесят. Распущенные черные с проседью волосы придавали сходство с цыганкой. Обострившийся нос с горбинкой и резко очерченные скулы вносили в облик что-то птичье. В целом становилось страшновато, тем более вблизи кладбища. Вылитая Шапокляк.

– Как он там? – выдохнула она скрипучим голосом, приблизив ко мне желтоватые, с красными прожилками глаза. – Держится еще?

– Вы кто? – отшатнулся я от нее, как от прокаженной. – Это вы меня преследовали? Что вам от меня надо?

– Тебе не с ним говорить надо, – продолжала скрипеть Шапокляк, ущипнув меня костлявыми пальцами за рукав. – А со мной! Я знаю больше и больше расскажу.

– Это вы о ком? – поинтересовался я, отдергивая руку. Весь на нервах достал сигареты, закурил. Когда оглянулся после этого, от Шапокляк и след простыл. Я стоял один возле кладбищенской ограды. Уж не приснилась ли мне она?! Все так же вокруг шелестели листвой березы, по небу ползли редкие облака.

Брел по пыльной дороге как оглушенный. Кончилась одна сигарета, закурил другую. С дымящейся сигаретой ввалился в автобус, на меня ополчился кондуктор, попросил покинуть салон, едва не вытолкав.