Профессор ответил на вопрос тяжелым продолжительным вздохом. Светило науки страдало. Старшина Гильдии Алхимиков находился в постели и отходил после творческого запоя. То есть после многодневной пьянки, вызванной не химическими реакциями организма, а моральными метаниями интеллигентного человека.

– Итак! – Переспросил Войтеховский подтягивая стул к кровати и присаживаясь у посеревшего лика шаффуртского физиократа.

– Войтеховский, отстань. Видишь – мне плохо.

Бойкая девица, поправляющая профессору подушки, недовольно надула губы: «Вот, ведь, пристают к человеку! Неужели сами не видят?!»

– А, ну – брысь! – Скомандовал деве милосердия секретарь гильдии, и девица моментально исчезла.

– Давай, Кант! Давай. Сосредоточься. Обстановка – военного времени. Превозмогай себя.

– Чего тебе надобно, чудовище?

– Расскажи, как теперь «Система» будет реагировать на круговорот вещей в Империи. Что мы получим на границах государства?

– Интересный вопрос. – Оживился Кант. – С этим нет никакой ясности. Но только потому, что нет ясности у меня в мозгу. Как только извилины начнут работать, сделаю подробный анализ.

– А, предварительно не можешь?

– Предварительно могу, только в общих чертах.

– Давай, хоть, в общих.

– По идее, Система будет работать аналогично тому временному варианту, который мы сварганили сами, с помощью «буровой установки». То есть будет отсевать ненужные воспоминания и товары. Будет выветривать из мозга посетителей высокотехнологические новшества и тормозить товары, созданные по технологиям нулевой вселенной. Это при экспорте в Империю. На границах бургграфства. Ну а внутри себя, мы можем делать все, что захотим.

– А, она потянет границы? Границы бургграфства – не дыра в поверхностном натяжении. Не узкий пространственный переход.

– Она и не такое потянет. Мощность у нее запредельная. Не сомневайся.

– А, в основном, все останется, как мы устроили? Можем перебрасывать любые технологии, во вновь открытые миры?

– По идее – да. Но для окончательного ответа, потребуется провести ряд экспериментов. А, эксперименты начнем проводить, как только шипы в голове рассосутся и желудок размягчится. Наберем добровольцев или приговоренных к смерти, запасемся образцами, выедем на порталы и тогда все проверим.

– Ага! Интересненько. Ну, поправляйся, дружище.

– Иди, Войтеховский. Иди… И если там, есть кто из служанок в коридоре, то пусть заходят. Мне подушки надо поправить.

– Испытываете сексуальную озабоченность, профессор?

– Это – нет. Пока, нет. Просто, здешние бабы здорово похмельный синдром оттягивают. Наполовину оживаешь, когда они рядом.

Внутренние покои замка бургграфа Конрада фон Шаффурта отсвечивали тусклой бронзой электрических светильников, ясным светом из многочисленных зеркал и блеском паркета из красного и черного дерева. Повсюду на нижнем уровне были дубовые панели, повыше янтарные, с затейливой резьбой, и еще не расписанные медальоны.

Хозяина замка, Войтеховский нашел в парадном зале. Тот стоял посреди помещения под огромной хрустальной люстрой и мрачно пялился на окружающее его великолепие. Секретарь алхимиков тактично откашлялся.

– Мое почтение, ваша светлость.

– А, господин бакалавр! Это вы – очень кстати. Надо посоветоваться.

– Весь во внимании, ваша светлость.

– Моя милая Женевьева вернулась из путешествия в Регенсбург9 в весьма расстроенных чувствах.

– Наслышан.

– Значит и вы уже в курсе?! Значит все еще печальнее, чем я думал. Знаете, господин бакалавр, когда моя супруга сердится, это – одно. А, когда она в расстроенных чувствах, это совершенно другое. Расстроенные чувства это вещь очень неприятная для всего двора. И для проведения умеренной политики, в частности. Вот, что вы думаете, глядя на этот кабинет?