Двое наших вертухаев в ускоренном темпе сделали перекличку осу́жденных, отправили трудоустроенных по рабочим местам, а остальных спешно препроводили в ПВР.

ПВР (помещение воспитательной работы) находилось на первом этаже здания первого отряда и представляло из себя большую комнату с относительно большой плазмой на одной стене, десятью рядами мягких стульев и тремя шкафами с книгами у противоположной стены. ПВР по совместительству было еще и библиотекой, и комнатой обучения. Самый дальний от телека угол был занят четырьмя деревянными табуретками. Это места обиженных.

Всего нормальных сидячих мест в ПВР было около восьмидесяти. Нетрудоустроенных зэков – около 150-ти. Так что сидели только самые проворные и самые авторитетные. Остальные или стояли или сидели на подоконниках, а кто-то прямо на полу. У каждого окна и у входа поставили по ОМОНовцу. Зэки включили по видику какой-то боевик, по моему «ПЛАН ПОБЕГА» с Арни и Сталлоне. Потом еще один, и потом еще…

Нас промариновали в ПВР около пяти часов. В туалет выпускали строго по одному и в сопровождении бойца. Потом зашел какой-то незнакомый дядя в форме, видимо, тоже из Управления, и сказал всем разобраться по пятеркам и выходить из помещения.

Началось столпотворение, ведь все рвались выйти на улицу первыми и наконец-то покурить (не курящих на зоне было всего человек пять или шесть). Наконец, и наша пятерка приблизилась к выходу из ПВР, и по коридору мы вышли на долгожданный свежий воздух, где нас ждали пятеро омоновцев с ракетками* типа «АКА». Каждый из них взял себе по зэку и стал прозванивать все с головы до ног: шапку, воротник, рукава, капюшон, ремень. обувь. Потом они отложили ракетки и стали в перчатках ощупывать карманы и складки одежды. Искали телефоны, симки, наркотики. Ничего не найдя, нас отпустили в курилку, а из ПВР вывели свежую пятерку. Но это были еще цветочки по сравнению с тем, что ждало нас в отрядах.

Минут через тридцать обыск сидельцев закончился ничем. Ни у кого ничего не нашли. Оно и понятно, ведь все заранее были предупреждены. ОМОН направился к дежурке, а нас распустили по отрядам. И вот тут самое веселое…

Заходим мы с Саней в отряд и видим прямо с порога гору шмоток, сваленную в продоле вперемешку. Обувь, одежда, баулы, пакеты, – все в одной большой куче. Нечто подобное творилось и в кубарях, только кроме одежды и обуви между шконками* валялись вспоротые подушки, матрасы, обломки тумбочек вместе с их содержимым. И так выглядит шмон в присутствии официальных наблюдателей. Можно себе представить, что происходит без их участия.

Весь оставшийся день мы занимались штопаньем матрасов, постелей, починкой мебели, поиском и стиркой своих личных вещей и баулов. Мне повезло больше остальных. Мой баул был просто вскрыт, но не вывернут наизнанку. Почти все содержимое осталось внутри него. Да и тумбочку мою обошли стороной. Только матрас распороли по диагонали. Санина сумка была порвана пополам, а шмотки он находил во всех уголках продола. Зато его постель уцелела.

К вечеру мы уже оправились от последствий шмона и с весельем наблюдали, как «радуются» такому сюрпризу сидельцы, прибывшие с работы.

Столовую (Рис. 1) нам убирать не пришлось. Там наводили порядок дневальные по столовой, или баландеры*.

За весь шмон мусора отмели* трое мозгов*, одну сломанную балалайку*, 21 нож из столовой (ножи были, незаконно конечно, почти у каждой семьи*, а как иначе готовить еду?). Все…

Семья. Для упрощения быта в колонии-поселении люди объединяются по 2—5 человек. Это называется семья, а люди из одной семьи – семейники. В моем карантине, например, было 2 семьи. Алиментщики, которые сидели на баланде и почти все свободное время смотрели телек, и мы. Мы готовили себе сами на кипятильниках и шлёнках, по очереди. И в свободное время играли в нарды, травили байки, бурили стены, пытались разнообразить монотонные будни.