– Господи! Танечка!

Я с ужасом ждала продолжения.

– Да ты стала еще красивее! Разве это возможно, Таня! Ты и была-то самой хорошенькой, а сейчас... Рядом с тобой появляться страшно!

* * *

Кстати, Ритка тоже похорошела. Ее кукольное личико теперь стало более оформленным, и в глазах появилось то выражение тайного женского знания, которое раньше отсутствовало, терпеливо дожидаясь, когда Риткина наивность наконец-то даст ему шанс расцвести.

Мы прошли в комнату, где все было в Риткином стиле – отсутствие порядка всегда было ее отличительной чертой.

– Таня, я так рада, что мы с тобой все-таки увиделись!

Она, похоже, говорила вполне искренне. Я начала расслабляться.

– И что мы до сих пор живы, – поддела я ее. – Две старушки, с темным прошлым и богатым жизненным опытом.

Она рассмеялась и достала из холодильника две банки «Белого мишки».

– Боже мой, ты даже помнишь, что мы пили? – поразилась я.

– Ну, если это помнишь ты, то почему бы этого не помнить мне?

– У меня профессиональная память.

Ритка подняла бокальчик и, подмигнув мне, проговорила:

– Прозит, моя малышка!

Я расхохоталась. Ну конечно... Тени прошлого встают перед нашими глазами...

– Ритка, я не смогу ответить как раньше!

– Нет, Танечка!

– Ну хорошо, – решилась я и, придав своему лицу томность и великое знание жизни, назидательно изрекла: – Пусть наши пути будут свободными, как ветер, и пусть не коснутся наши ступни той дороги, по которой ходят эти идиоты!

Мы расхохотались.

– Кстати, об идиотах... Как у тебя с ними? – поинтересовалась я.

– Лучше ты, – вздохнула она.

– Я понимаю, что я лучше идиотов.

– Да нет, ты рассказывай.

– О них? – поморщилась я. – Я не буду о них говорить. Принципиально. У меня сейчас период острого мужененавистничества, которые нападают периодически – со страшной силой. Тогда я становлюсь опасной. Лучше не береди мои раны. И вообще – я подозреваю, что ты меня вызвала не для того, чтобы обсуждать этих одноклеточных.

Она вздрогнула. Как-то задумчиво опустила глаза, пытаясь определить, стоит ли ей продолжать пить пиво или все же открыть мне страшную тайну своего интереса к моей персоне.

– Таня, ты ведь сейчас работаешь детективом? – спросила она меня почти шепотом.

– Сейчас я сижу с тобой и никем не работаю. А вообще-то да. Работаю.

– Ну вот... – многозначительно протянула она и опять замолчала. Если учесть, что молчание для Ритки было явлением экстраординарным – в основном она болтала без умолку, – то я могла предположить, что с Риткой в очередной раз произошел облом крупных масштабов.

– Ну и вот? – переспросила я.

– Я не знаю, как тебе это объяснить... Понимаешь, ситуация-то смешная. И вполне возможно, что это мои домыслы. Но у меня в душе поселился страх. Как будто Эдик не просто так пропал, а что-то с ним произошло. Мне даже сон снился. Я хожу по лабиринту, а Эдик лежит, связанный. А я его найти не могу.

– Подожди, – остановила я ее. – Кто у нас Эдик? И что с ним приключилось?

Ритка подняла на меня свои прекрасные очи, переполненные страданием, и прошептала:

– Эдик – это мой возлюбленный. И он пропал...

Глава 2

Я лично ничего в этом патологического не находила. У Ритки, насколько я помнила, вечно пропадали возлюбленные. Ну просто рок какой-то над ними висел. Как черный буревестник, взмахивала судьба крылами и уносила очередного Риткиного возлюбленного в неизвестном направлении, оставляя девушку в одиночестве и слезах. Каждый раз, когда свершалась такая трагедия, бедная Ритка хлопала глазами, честно страдала, но к услугам частных детективов никогда не прибегала, видимо, все-таки понимая, что тревожить серьезных людей такими мелкими пропажами, как возлюбленные, не стоит. Ну пропал и пропал. Как говаривал один мудрец, мужчины и трамваи не из тех необходимых вещей, за которыми стоит бегать, – ушел один, придет другой. Правда, что касается трамваев, я позволила бы себе не согласиться. Вполне возможно, что этот самый мудрец жил в какой-нибудь пустыне и слыхом о трамваях не слыхивал или сохранил смутные идиллические воспоминания, в которых розово-голубые трамваи ходили туда-сюда пустые, чистенькие и никогда не задерживались, скапливаясь в одном месте.