Быстро темнело, порывы ветра усилились. В гостинице только успел снять номер на двоих, как раздался звонок. Как он узнал, где мы? Эверис Сигматович велел передать шкатулку с рукописью журналистке. Поезд Ростов – Москва прибывает на местную станцию через полчаса. Билет для нее будет у водителя, машина ждет возле гостиницы. А мне оставаться в номере и ждать дальнейших указаний. Мое сопротивление, коллекционер даже не выслушал до конца, тон был непререкаемым и жестким.

Как окаменевший древний истукан печально посмотрел на Лису. Не отрывая взгляда от ее губ, тихо передал приказ Винкольского. Лиса протянула руку и пальчиками прикоснулась к моим глазам, как бы опуская веки. Молча взяла чемодан, в котором лежала шкатулка с рукописью, и вышла из гостиницы.

Я стоял в холле до тех пор, пока администратор не подошел и не спросил – «Вас проводить в номер?»

В элитном поселке «Сады Майендорф», в семи километрах от Москвы, метель неистовствовала во всю мощь. Леденистый ветер сковывал узорами панорамные стекла загородного дома. В игре света со льдом вспыхивали загадочные блики.

Хозяин коттеджа стоял в холле в ожидании машины для поездки в Москву, возникли обстоятельства, которые надо обсудить немедленно. Было 7 часов утра, за окном бушевала белесо серебристая тьма.

– Седовласая Москва – поэтически театрально вздохнул Эверис Сигматович – мы с тобой похожи, не только сединой, но своей сутью зимней природной стихии. Сияющий холод сугробов на солнце в деревне, покой умиротворения каминного тепла, и буйство городского ритма жизни, где каждый миг огонь стального духа непредсказуем – зима в рассвете января. Года, года – я стар и молод, как сама Москва.

Ох – хо – хо – протяжно произнес любимую присказку Эверис Сигматович. Пригладил почти отсутствующие волосы, вгляделся в отражение холодного стекла – понравился себе.

В доме много зеркал, но он любит смотреть на себя в отражении оконных стекол – образ не столь детальный, слегка размытый, загадочный, даже для самого себя. Перевел взгляд на стены холла, где висели портреты предков и родителей. Они специально были расположены именно здесь как напоминание – в чей род ты входишь и выходишь.

Так уж получилось, все предки были любителями оставлять о себе память рукописную и визуальную. Генетически по роду переходило тонкое чувство времени и соответствия ему. Предвидя глобальные перемены, быстро реагировали на изменения, принимали сторону победителей, плавно, без потерь, перетекали из одного мироустройства в другой, не потеряв ни состояния, ни положения. За редким исключением, все были здравомыслящими долгожителями.

Бабулечка была увлечена древними латинскими и греческими рукописями. Буква сигма ей очень нравилась и звучанием, и плавным переходом греческой сигмы к латинской букве S и кириллической С.

«С» – лунообразная или серповидная сигма, так называли еще со времен эллинизма, числовое значение имела 200 в системе греческого алфавита, что особенно завораживало, так как бабулечка непременно хотела жить 200 лет. Считала, что это абсолютно, возможно и достижимо.

Умело сочетая приверженность классицизму и модернизму, нарекла сына именем Сигма – как талисман, как цель, как постоянное напоминание, которое всегда будет присутствовать перед глазами.

А мамочка была из семьи потомственных мыслителей, философов. Влюбилась в Сигму, в основном, из-за необычного имени.

Когда пришлось выбирать имя мне, она уже была готова увековечить любимое занятие, применяя метод эвристики разгадывать шифры манускриптов, сквозь иносказания находить, как она считала, истинные смысловые значения текста.