– Судьба вообще шутница, – хмыкнул старший жрец. – Я не сержусь на тебя. Пошли. Полагаю, Шератан ждёт освобождения.

Навьяны прошли до конца коридора и отворили дверь в покои проповедника. Кастор проскользнул внутрь, споткнувшись о табуретку. Темнота мешала ориентироваться. Он ойкнул и отскочил к кровати. На ней спал Шератан, укутавшись толстым одеялом. Высший жрец потряс его за плечо. Проповедник заворочался и проснулся.

– Утро Создателя началось! – поприветствовал он братьев, поспешно вставая с кровати.

– Верно, – распахнул шторы Майслав.

– Олоткария закончилась, – объявил Кастор. – Поздравляю, братья, ваши грехи искуплены.

– Как себя чувствует Вартан? – поинтересовался Шератан.

– Он ещё не приходил в себя, – пояснил Высший жрец. – Сёстры старательно за ним ухаживают. Жить будет. Мы боялись худшего.

– Да сохранит ребёнка Создатель, – сложил руки в молитвенном жесте проповедник.

– Вы сможете навестить его, когда пожелаете, – добавил Кастор. – Встретимся на утренней молитве.

Шератан опустошил графин воды, как только за собратьями закрылась дверь. Неприязни к ним он больше не испытывал. Время прошло, обиды забылись. В коридоре проповедник расспросил сестёр, где находится Вартан, и отправился к нему.

Его взору предстала ослепительно белая кровать. Девятилетний мальчик с покрасневшей слезающей кожей выделялся на ней, как капля крови на снегу. Кипящая вода до неузнаваемости изменила его, превратив в монстра без заклинаний.

– Брат Шератан, что ты здесь делаешь? – послышался тонкий женский голосок за спиной проповедника.

– Я пришёл проведать Вартана, – повернулся к сестре Шератан.

– Час назад он открывал глаза, – сказала навьянка. – Пока не разговаривает. Но я верю, Создатель будет милостив к невинному ребёнку, и он поправится.

– Да поможет ему Навь! – воскликнул проповедник и подошёл к кровати.

Смотреть на Вартана было противно. Но он не отворачивался, будто этой маленькой пыткой мог заглушить голос совести.

Покрасневшая кожа слазила с лица мальчика и пузырилась. На скуле проглядывала кость. Глаза заплыли и гноились. Руки приобрели форму расплющенных плавников. Пальцы стали месивом из мяса и ошмётков кожи.

Остальное от Шератана скрывало одеяло. Он изобразил перед собой исцеляющую руну и до боли прикусил язык, борясь с приступом жалости и вины. У проповедника появилась мысль, что лучше бы мальчику умереть, чем жить в образе чудовища.

Тихий стон прервал его размышления. Шератан приблизился к обваренному уху Вартана и прошептал:

– Прости, дитя. Я испортил тебе жизнь. Да покарает меня Создатель! Брат Майслав тоже виноват. Не знаю, кается ли он? Я каюсь. Трудно тебе придётся, коли выживешь. Из обители уйти не сможешь. Вне её тебя будут страшиться, мучить, считать проклятым. Тех, кто отличается, толпа не любит. Захочешь ли остаться здесь, среди жрецов, которые во имя света изуродовали тебя?

– Истерзанная плоть не означает истерзанную душу, – вмешалась навьянка. – Мы поможем мальчику поправиться. Вернуть ему прежний облик, конечно, не получится. Однако за душу его поборемся!

– Поборемся, – эхом повторил Шератан. – Сохранять душу в чистоте – наше ремесло. Заплатки поставим, зашьём и…

– Свою душу ты уже исцелил? – намекнула на олоткарию навьянка.

– Не ведаю, – буркнул проповедник и поплёлся к двери.

Он шёл по коридору, как в тумане, пока не услышал заливистый звон колокола. «Что-то случилось», – мелькнула мысль в голове Шератана, и он поспешил в главный зал.

Навьяны стояли вокруг алтаря, взявшись за руки. Проповедник присоединился к ним и украдкой взглянул на Высшего жреца.

Тот выглядел напряжённым и задумчивым. Необходимость наказать собратьев олоткарией сильно повлияла на него. Шератану показалось, Кастор хочет сказать что-то важное.