Блуд тревожно взглянул на меня, но что мне оставалось делать? Отказаться? Но почему? И нужно ведь было узнать, чего хочет своенравный и уверенный в себе эрзянский инязор.
Мы отъехали в сторону и некоторое время молчали: я – выжидательно, а Тюштя – явно в растерянности.
– Не знаю, как спросить у тебя, – наконец произнес он. – Хоть и готовился к этому разговору… Скажи мне, князь, ты ведь бывал на далеком севере, на берегах холодного северного моря? Говорят, что ты пришел в Киев из северных земель, от викингов? Они ведь были в твоем войске, да?
– Были, – кивнул я. – Но всех викингов я отослал из Киева.
Лицо Тюшти стало напряженным, а взгляд тусклых глаз потемнел.
– Князь, – сиплым от волнения голосом сказал он. – Спрошу тебя прямо: ты бывал в Санкт-Петербурге? Этот город ведь стоит прямо на твоем пути из северных земель. Ты не мог его миновать.
Так вот оно что! Вот о чем хотел спросить меня и не решался инязор Тюштя!
Он смотрел на меня в упор, и я видел, как подрагивают от волнения его ресницы. Он ждал моего ответа. Свой вопрос он, конечно, обдумал заранее. Если перед ним человек, никогда не слышавший о Санкт-Петербурге, он просто отмахнется. Скажет – шел другой дорогой, не помню такого города.
И никаких подозрений.
– Я был в Санкт-Петербурге, – медленно, не сводя глаз с лица инязора, ответил я. – Но не в тот раз, когда шел на Киев, а гораздо раньше. Я ездил туда на экскурсию, когда учился в школе. И потом еще несколько раз, когда был студентом. А ты, инязор, давно из Петербурга?
Несколько секунд мы помолчали. Слишком уж внезапно случилось узнавание. Тюштя, вероятно, имел только смутные догадки насчет меня и не был до конца уверен. Потому и подбирался так сложно к своему вопросу…
Внезапно с реки подул сильный ветер – холодный и резкий, признак близкой зимы. Трупы заскрипели сильнее, раскачиваясь на ветру. Деревья в Священной роще раскачивались.
– Я никогда не бывал в Петербурге, – тихо сказал инязор. – Родился в Арзамасе, учился в Казани… В Петербург всю жизнь хотел съездить, но денег не было – семья большая, где тут скопить. Да я просто так вас спросил. Все думал, как подступиться, вот и решил, что если вы про Петербург меня поймете, то значит, я насчет вас прав.
Эрзянский инязор качнулся в седле и вдруг чуть заметно усмехнулся.
– Впрочем, я же не представился. Пашков Василий Иванович, инспектор сельских и церковных школ Арзамасского уезда.
– Румянцев Владимир Семенович, – поймав его вопросительный взгляд, пробормотал я. – Врач-терапевт…
– Владимир Семенович, – задумчиво повторил за мной Пашков-Тюштя, качая головой в громадной меховой шапке.
– Ну да, – хмыкнул я. – Имя-отчество как у Высоцкого. Высоцкий тоже был Владимиром Семеновичем.
Эту присказку я говорил с детства, меня так научили родители.
– Высоцкий? – переспросил инязор и пожал плечами. Потом недоуменное выражение на его лице сменилось озарением.
– Вы из какого года? Откуда вы?
Когда я ответил, Василий Иванович озадаченно крякнул:
– Однако… Две тысячи двенадцатый. Даже сказать-то страшно.
Мне стало смешно от этих слов.
– А жить в десятом веке вам не страшно? – засмеялся я, обводя рукой висящие трупы на деревьях. – А вот среди этого жить вам не страшно? Вы сами-то из какого года?
– Первого мая тысяча девятьсот четвертого года, – негромко доложил Василий Иванович и откашлялся. – Ехал в село Аршиново с проверкой. Лошадь вдруг зафыркала и стала. Я думал, что-то с подпругой. Вышел посмотреть, да тут слабость вдруг накатила… А когда очнулся, то был уже Тюштей – здешним инязором. Пришлось привыкать. Нда-с…
Василий Иванович Пашков родился в зажиточной и очень набожной мордовской семье неподалеку от Арзамаса. Когда мальчик закончил четырехклассную школу в деревне, отец послал его учиться дальше – в Казанскую инородческую семинарию. Было такое специальное учебное заведение для подготовки национальных кадров – учителей и священников. Потом обычная карьера сельского педагога, большая семья, домашние заботы. А в сорок три года Василий Иванович вдруг провалился во времени и оказался в десятом веке так же стремительно и неожиданно, как это произошло со мной.