Застыв с зубной щёткой в руках, я не могла поверить в услышанное. Но через мгновение стала винить саму себя; телефон же находился постоянно со мной.

Ничего ему не ответив, я навалила чересчур большое количество зубной пасты на щётку и усердно принялась начищать зубы. В конце концов, если я ему сейчас хоть что-то отвечу в своей манере, весь мой план пойдёт насмарку. Ведь теперь, я должна, почти полтора месяца, изображать из себя пай-девочку, так любящую отца. Но с другой стороны резкая перемена в поведении тоже может вызвать подозрения…

– Я же даю тебе достаточное количество наличных денег, чтобы ты ни в чём не нуждалась, да и все твои счета всегда открыты для тебя. Ты же знаешь, я никогда не против всяких шалостей.

Прополоскав рот, я уставилась на отца через зеркало, который всё это время стоял позади меня. Его вид, мягко говоря, был неподражаем; взъерошенные кверху волосы, щедро посыпанные пеплом, скорее всего тех самых кубинских сигар, которые выкуривал Оскар; белую рубашку украшали десятки коричневых капель, видимо, принадлежащих коньяку; а на лбу, прямо посередине, красовался хороший синяк.

– Я и вижу, – не удержалась я, – волнение было такой силы, что даже синяки выступили.

Опомнившись, отец тут же развернулся, чтобы уйти.

– Подожди, мне надо с тобой поговорить.

– Алён, у меня ужасно болит голова, я сейчас никак не готов разговаривать. Я просто зашёл посмотреть, дома ты или нет.

– Это касается моего дня рождения.

Заколебавшись, он всё же взглянул на меня, но такими страдальческими глазами.

– Ну, хорошо. Дай только переодеться, я сейчас спущусь на кухню.

Молниеносно пришедший мне в голову план действий показался мне самым наивыгодным. Остаётся только заставить его поверить в искренность. Конечно, прибегать раньше ко лжи мне не приходилось, в силу того, что я верна своим принципам и никогда не пойду на обман. Но сейчас абсолютно другой случай и если не воспользоваться этим инструментом, я так и останусь прозябать свою жизнь, прикрываясь уже готовым сценарием.

Полностью подготовив себя к выходу на улицу, я спустилась на кухню. Мария Владимировна уже вовсю корпела над плитой, по запаху готовя омлет. Её выражение лица оставалось непроницательно спокойным, как будто бы она и не была вчера мишенью для садистских игр карлика. Он же напротив, впервые в жизни, сидел неподвижно, усердно попивая крепкий чай, иногда массируя себе, очевидно, разрывающуюся голову. Ощутив невероятный прилив уверенности, мне захотелось поиграть с ним.

– Оскар Аскольдович, – заговорила я в его манере, – вы уже принесли свои официальные извинения Марии Владимировне?

Карлик стал что-то бурчать себе под нос, не подавая никаких признаков реагирования. В этот момент на кухню зашёл отец, уже переодетый в новый выглаженный костюм. Правда, не особо умело замазанный синяк лучезарно восседал на своём месте.

– Мария Владимировна, дайте мне болеутоляющего, – упав на стул, скомандовал отец.

– После того, что натерпелась вчера эта несчастная женщина, ты мог бы и поздороваться для начала, – опять не удержалась я.

– А что случилось? – безразлично спросил он, осматривая всех троих по очереди, принимая от кухарки таблетку и стакан воды.

– Что случилось? – повторила я его слова. – Да ничего особенного; пока ты отсыпался под столом, Оскар, покуривая твои сигары и, кстати, сбрасывая на твою голову пепел, кидал железные дротики в Марию Владимировну.

Отец с Оскаром тут же принялись хихикать, словно маленькие дети.

– Тебе кажется это смешным? А если бы он попал ей в глаз? Да неважно, это унизительно! И я не хочу жить в доме, где так обращаются с людьми. Поэтому, если Оскар собирается и дальше здесь обитать, пусть сейчас же встанет перед ней на колени и вдобавок ко всему выплатит ей компенсацию морального ущерба, в размере ста тысяч рублей.