– Едем… – отчётливо замечая во дворе соседнего дома знакомый силуэт в бейсболке. Не поверив своим глазам, я несколько раз моргнула. Нет, вроде он…

В руках Бармалея виднелись два поводка, удерживающие… питбулей! Этот факт буквально вогнал меня в ступор.

33. ⭐ Глава 17. Послушная девочка

Рост

Отсвет плазмы на стене разгонял по углам ночной мрак, не позволяя тому полностью завладеть пространством. В кабинете стояла густая тишина, сквозь завесу которой прорывалось лишь сонное сопение Брута, свернувшегося на лежанке поблизости.

По правую руку от меня, на невысоком резном столике, возвышалась пузатая бутылка армянского коньяка из коллекции отца, блюдце с нарезанным лимоном и пара хрустальных рюмок, до краёв наполненных тёмной жидкостью. Каминные часы забили ровно в тот момент, когда я резким движением опрокинул первую.

Полночь.

Расслабленно откинувшись в кресле, уронил голову на высокую кожаную спинку и, вытянув ноги, прикрыл глаза. Гонять мысли по лабиринтам прошлого до потери счёта времени – неизбежно и прочно превратилось в мою регулярную ночную привычку, но сначала… Сначала последний, двенадцатый бой. Для отца он срабатывал, как сигнал к действию – поднять рюмку. Одну, не больше. И исключительно, чтобы смазать разговор.

Отец всегда пил медленно, небольшими глотками, смакуя напиток и зажёвывая его сочным ломтиком лимона, отчего у меня всякий раз срабатывал условный рефлекс – рот наполнялся слюной, вызывая на языке оскомину.

– Хороший коньяк нужно пить осторожно, – приговаривал он, вытирая сок с пальцев салфеткой. – Попробуй, потом за уши не оттащишь.

На этом месте я морщился и запивал его малопривлекательное предложение солёной минералкой прямо из горлышка. Никогда не понимал удовольствия – наслаждаться крепким алкоголем.

А потом мы много говорили. Открыто. Прямо. На самые острые темы. Высказывая всё, что думаем и чувствуем. Казалось, для отца не существовало закрытых тем…

Но всё же одна была – наша мать.

Я до того глубоко погрузился в себя, что не сразу заметил, что Брут перестал сопеть. А едва разомкнул отяжелевшие веки, с размаху разбился об уродливую действительность этого мира – отца со мной нет.

Так какого чёрта я каждую ночь выворачиваю душу наизнанку?! Зачем? Старые добрые времена миновали, и с этим уже давным-давно следовало смириться.

Только выходило – как-то херово.

И завтра станет только хуже.

Сфокусировал свой взгляд на второй, так и нетронутой рюмке, осушил её одним большим глотком. Горло обожгло огнём, я закашлялся.

– Отрава… – просипел, сжимая ладонями две грозные львиные морды, украшающие подлокотники деревянного кресла – точная копия которого стояла в кабинете у Волкодава.

Воспоминания вчерашнего вечера потекли неспешной рекой вместе с согревающим теплом, мягко разливающимся по телу.

– Какие у тебя намерения в отношении моей дочери? – спросил у меня перед отъездом Борис Эдуардович.

Покосившись на Котёнка, прикорнувшего в моей машине, усмехнулся про себя и, практически не задумываясь, ответил:

– Благие.

Он развернулся, впиваясь пристальным взглядом в мои глаза.

– Не ошибись доро́гой, Ростислав Романович. Цена будет смертельно высока.

– Я понял, – кивнул без тени улыбки.

– И займись её машиной, – добавил он через плечо, направляясь к крыльцу.

Следит.

Не он лично, а кто-то по его распоряжению.

Первый же, кто пришёл на ум – тот сторожевой пёс… Никола, если мне не изменяет память.

Раздалось глухое рычание, Брут настороженно поднял голову. Я нахмурился прислушиваясь.

В дичайшей тишине щелчок замка входной двери ударом грома встряхнул всё пространство. А следом донёсся пьяный женский смех.