Оглушающе тихо.

И, как всегда, исключительно метко.

Запрещённый приём…

Разбитая прямым попаданием, я моментально сдулась, с шипением выпуская из лёгких весь сбережённый воздух. Напряжённые плечи поникли, я покачнулась и, попятившись, неуклюже уселась на столешницу.

– Она совершенно не умела контролировать свои чувства и управлять эмоциями, – неторопливо приблизился. – Такая же импульсивная, – улыбнулся краешком губ, словно вспоминая что-то забавное. – И красивая.

– Почему ты говоришь о маме в прошедшем времени?! Она жива! – я вцепилась взглядом в его лицо.

Папа молчал. Поднял руку, поправил гребень в моих волосах и, убрав растрепавшиеся пряди за ухо, нежно погладил по щеке.

Меня с макушки до пят омыло родной теплой волной.

– Пап, – крепко зажмурилась, стараясь прогнать подступающие слёзы.

– Что ты уже успела себе нафантазировать, Ростюш?

– Я не!.. – осеклась и, увернувшись от ласки, спрыгнула на ноги. – Пап, я честно не хочу додумывать, – отступая к высокому секретеру из красного дерева, – но ты ничего не объясняешь! Поговори со мной! – вскинула руки, призывая его к откровенности. – Кто эта девушка?

– Я сказал, она – моя гостья, – твёрдо заявил он, пристально вглядываясь в мои глаза.

– А ребёнок? – со стуком задвинула чуть выпяченный потайной ящик секретера.

– Что – ребёнок? Говори прямо, – потребовал.

– Он – твой? – сердито сложила руки на груди.

– Нет, конечно! – обезоружил меня папа.

– Нет? – растерялась. Обвинительный приговор, который я единолично вынесла в своём мозгу, внезапно превратился в кучку пепла. – Тогда… кто тебе эта Аня? Почему она у нас? И почему ты вдруг решил отпустить Зою в отпуск? А вместо неё на кухне хозяйничает она? – затараторила.

– Девушка в тяжёлой ситуации. В чрезвычайно тяжёлой, – секундная пауза. – Я хочу разобраться. Именно по этой причине она здесь. Вынужденно.

Что-то всё равно не давало мне покоя… Смущало в этой девушке. Какая-то крайне важная мелочь…

– Где ты её нашёл вообще? – нахмурилась.

– Скорее – она меня. Дочка, давай пока остановимся на этом. Дай мне время оглядеться и как следует всё обдумать.

– А если она аферистка? – выдвинула я предположение. – Как-то всё мутно, пап, – с сомнением протянула под его потяжелевшим взглядом. – И мне это не нравится. Не нравится, что она будет жить тут. С тобой. Это выглядит…

– Нормально это выглядит, – раздражённо отмахнулся. – Знаешь, что не нормально?

– Что? – выдохнула.

– Твои мысли, дочка, – глухо прогремел.

По моим щекам растеклась горячая краска стыда.

Папа устроился на столе – ровно на том месте, где всего несколько минут назад сидела я сама.

– Я нашу маму люблю так, – сжал пальцами край столешницы, – что не описать словами. Да даже пытаться не стану. Как впервые увидел её в восьмом классе… – его взгляд рассеялся. – Худенькую, хохочущую, с чёрной косой до колен, тут же и влюбился. А она взяла и сбежала от меня. Замуж, – хмыкнул. – Подумал, всё – потерял её. Навсегда. А вышло… Неправильно всё вышло, – его кадык дёрнулся вверх-вниз. – Ты знаешь…

– Знаю… – прошептала, папа расплылся от пелены слёз, настырно застилающих мои глаза.

Мамочка боялась Волкодава.

«До тахикардии» – рассказывала она.

А папа каждый раз самодовольно уточнял – «Клиническая любовь – она такая».

И мы все вместе смеялись…

С первым мужем мама не прожила и года. Сыграв весёлую свадьбу, они сразу отбыли в соседнюю область к его родным, где обосновались в крупном посёлке. Детки почему-то не получались, и на этой почве молодожёны часто ссорились, отчего мама стала регулярно ездить домой к родителям и подолгу отсутствовала. В дни разлуки муж неизменно изливал ей душу в письмах: терзался подозрениями, что причина проблем в зачатии кроется именно в нём. Вернее, в его бесплодии. «Если так, то я наложу на себя руки» – писал он маме страшные слова, и она тут же возвращалась обратно.