Тристан и Изольда с ядом. Картина Д. У. Уотерхауса. 1916 г.

Трубадуры не только создавали подобных исключительных героев, живущих в их «поэтическом» мире – мире сказок, видений и снов, – но и сами пытались казаться таковыми. Свою «инаковость» – чуждость обыденному миру и приобщенность поэтическому – они выражали посредством традиционного «священного безумия». Так, жизнеописание Пейре Видаля (ок. 1183 – 1204) изобилует множеством чудачеств, среди которых выделяется история – самая популярная из всех провансальских жизнеописаний трубадуров – «о том, как, будучи влюблен в даму по имени Лоба де Пуэйнаутьер (Лоба по-провансальски – «волчица»), Пейре Видаль ради нее назвался волком и носил волчий герб и, облачась в волчью шкуру, чтобы представить себя перед пастухами и собаками волком, дал им на себя охотиться, и в результате бездыханным был снесен в дом Лобы… Рассказ этот… надо интерпретировать в связи с глубинными мифологизирующими мотивами, сближающими образ поэта со сферой магического, потустороннего, с которой он вступает в отношения путем такого «оборачивания»… приведенные куртуазные анекдоты, без сомнения, не были придуманы биографом Пейре Видаля в тринадцатом веке, но восходят к слухам и историям, ходившим о Пейре при его жизни. Это подтверждается общей репутацией Пейре в куртуазных кругах, как безумца… Возможно, как полагает А. А. Смирнов, что «поэт, не будучи сумасшедшим, притворялся чудаком для увеселения своих высоких покровителей, как бы разыгрывая роль шута. Таким способом легко было бы объяснить, кроме разыгрывания роли императора, и другие эпизоды биографии: похищенный поцелуй, экстравагантную форму траура, переодевание волком»… Вспомним, кроме того, что в куртуазном универсуме категория безумия (foudatz) приобрела положительное значение еще со времен «первого трубадура».

Безумны герои рыцарского романа. Безумны от любви. Ивэйн, в пылу рыцарских забав позабывший о своей чудесной жене, встречает вестницу последней и слышит от нее проклятие. Рыцарь сходит с ума: «В нем вихрь жестокий бушевал. Одежду рыцарь в клочья рвал. Ткань дорогую раздирает, Рассудок на бегу теряет. Бежит в безумии бегом. Поля пустынные кругом, Кругом неведомая местность». Это безумное одичание героя мифологически восходит к шаманской инициации, но в романе Кретьена де Труа оно уже лишено мифо-ритаульных содержаний. Последние еще присутствуют в аскезе Мерлина, описанной Гальфридом Монмутским: «Тою порою, как Мерлин бессчетными стонами воздух Полнил, безумье его обуяло: покинув украдкой Всех, в леса он бежал, чтобы люди его не видали… Стал он лесным дикарем». Но в рыцарском романе инициационный аспект уже подменен эротическим безумием.

Ланселот и Гвиневра. Картина Ньюэла Уайета.

Неистов Ланселот – безумен от любви, – рвущийся спасти королеву – даму своего сердца: «Он забыл самого себя, не знает, существует он или не существует. Он не помнит своего имени, не знает, вооружен он или нет, откуда он пришел. Ни о чем не вспоминает, кроме одной вещи». Персеваль видит на снегу три капли крови, вспоминает свою возлюбленную и впадает в забытие. Два рыцаря бросаются на него; обоих он повергает наземь, продолжая созерцать капли крови. В лучах пригревающего солнца кровавые точки постепенно исчезают, и Персеваль медленно приходит в себя.

Поэтический мир средневековых поэтов создавался из сказочных и мифологических сюжетов. Разумеется, они были переосмыслены, но не настолько, чтобы лишиться своей мифопоэтической сущности. В романе о Ланселоте этот процесс выражен наиболее отчетливо. Ланселот безнадежно влюблен в жену короля Артура Гениевру (недоступная Прекрасная Дама трубадуров). Ее похищает чужеземный (инфернальный) властитель Мелеаган. Ланселот отправляется за ними в «позорной» телеге для узников («телега смерти»). Победив Мелеагана в поединке, рыцарь освобождает королеву и других узников тирана (воскрешает мертвецов).