Михаил яростно дёрнул к себе капитана, натягивающего гимнастерку, и, багровея, царапнул кобуру. Но одежда комбата вдруг очутилась на нём, превращаясь для пограничника в смирительную рубашку. Есть такое свойство у гимнастёрки, если не дать оппоненту сунуть руки в рукава.

Капитан охладил Михаила водой из кружки, осторожно пощупав, не кипяток ли там.

– Пусти!

– А ну, уймись! Вот теперь я тебе верю.

– Я тебя когда-нибудь убью! – Михаил еле отдышался.

Он почти поверил, что капитан провокатор. Но ловкий, зараза! Ненашев заранее просчитал его реакцию, спровоцировал и вновь напустил на себя какое-то дремлющее состояние.

– Дело муторное, – буркнул капитан, – пишись в очередь. Теперь скажи, сколько времени уйдёт на проверку? И будет ли она вообще при таком подчинении органов?

– Неужели нельзя сказать всё прямо и русским языком?

– Не всем, не каждому и не сразу. Думай!

Да, а он прав! Факты по отдельности малозначительны, если не собрать их вместе. Вот почему военная контрразведка ничто не заметила. А проверять армейцы будут сами себя и наверняка не желая выносить сор из избы.

Но к кому обращаться?

Елизаров теперь окончательно не доверял и своему начальству. Почему нет реакции? Он же подробно и добросовестно направлял разведсводки наверх. Но стоило начать делать выводы, сразу слышались окрики: не суйся, не паникуй, знаем, что делаем! Из-за этого он и сведения Ненашева решил никуда не посылать, опасаясь сюрпризов. Но так однажды можно сойти с ума!

– Что, проникся? Нужна твоя помощь. Давай, хоть штаны на местных военных попробуем напялить. – Капитан усмехнулся и протянул несколько листков.

Текст не содержал ничего провокационного и гарантировал пограничнику небывалый карьерный взлёт… если всё получится.

«Дорога в ад вымощена благими намерениями», – подумалось Елизарову. Нет, на его принципы Максим не посягал, как и на присягу. И совесть не станет долго мучиться, хотя что-то заставило его поморщиться. Выяснилось, что капитан умеет просчитывать многое, в том числе поведение начальников, предлагая готовиться к худшему варианту самостоятельно.

А в голове крутился ещё вопрос: кто в погранотряде «барабанит», словно целый оркестр? Ненашева спрашивать бесполезно, на такую откровенность он никогда не пойдёт. Своих людей так просто не сдают.

Панов, выясняя, почему заставы в ночь на 22-е поднимались по тревоге сами[23], нашёл ряд деталей. Чем дальше расстояние от города, тем меньше нарушителей отправлялось «на Колыму». Больно массовое явление. Поток не коварных шпионов и лихих контрабандистов, а тех, кто за столом с картошкой, сальцем и под водочку желал пообщаться с братом, кумом, отцом, сестрой, матерью. Долго жили они в единой стране, а граница прошла по живому.

Да Панов и сам видел, как люди, одетые в гражданку, пилили на заставе дрова и подметали двор. Ему поясняли, что вечером их покормят… и опустят. Но не в том выгода. Такой человек в благодарность сам становился союзником, помогая выявлять настоящих непрошеных гостей.

Объяснялось всё легко. Никому не нужны проблемы рядом с домом[24].

Но ситуацией пользовались и немцы. Капитан думал, что в декабре 1940-го, выступая на совещании, генерал армии Жуков предвидел многое[25]. В том числе – заблаговременную заброску крупной партии диверсантов. Как раз сегодня утром на той стороне махнули флажком. Вперёд, ребята! Но за электричку навстречу все претензии к пограничникам.

Феноменальной памятью Панов не обладал, но помнил «направления», откуда в СССР шёл основной поток злодеев, и объекты, интересующие абвер. Туда и предложил добавить сил, язвя о линейной тактике охраны границ. Разведчик лишь вздохнул, этих самых сил им постоянно не хватало. Возраставшая безнаказанность прорывов стала в этом году обычным явлением.