Вопрос о рассказчике и смене точек зрения в «Герое нашего времени» напрямую связан с вопросом о композиции. В романе три рассказчика: «автор-издатель», Максим Максимыч и собственно Печорин; как отмечает чешский филолог Мирослав Дрозда, «даже «автор» не представляет собою единой, неизмененной «маски», а выступает в разных, противоречащих друг другу обликах»: в предисловии к роману он – литературный критик и критик нравов, затем – путешественник и слушатель, затем – издатель чужой рукописи. Различаются у этих авторских ипостасей и аудитории: адресаты авторского предисловия – вся читающая публика, уже знакомая с историей Печорина; адресат Максима Максимыча – «автор-издатель» (а адресаты «Максима Максимыча» – гипотетические читатели, напрасно ждущие этнографического очерка); наконец, дневник Печорина рассчитан только на него самого{12}. Вся эта игра нужна, чтобы постепенно «приблизить» к нам Печорина, а еще затем, чтобы отразить его в разных точках зрения, как в разных оптических фильтрах: впечатления Максима Максимыча и «автора-издателя» в конечном счете накладываются на то, как Печорин видит себя сам.
Это множество оптик не согласуется с тем, как традиционно понимают устройство речи персонажей. Многие исследователи «Героя нашего времени» отмечают здесь несообразности. Тот же Максим Максимыч, передавая монологи Печорина или Азамата, впадает в совершенно несвойственный ему тон – а ведь, казалось бы, цитируя других, человек подлаживает их стиль речи под свой собственный. Но, несмотря на это, биография и жизненная философия Печорина в изложении Максима Максимыча ощутимо беднее, чем в изложении самого Печорина – инстанции, наиболее приближенной к авторской.
И здесь, конечно, встает вопрос о личности и стиле конечного «автора-издателя», собирающего всю историю воедино. Он многим похож на Печорина. Как и Печорин, он тоже странствует на перекладных, тоже ведет путевые записки, тоже тонко воспринимает природу и способен радоваться, сопоставляя себя с ней («…какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром…»). В разговоре с Максимом Максимычем он со знанием дела говорит о печоринской хандре и вообще разделяет с Печориным «парадоксальное восприятие действительности»{13}. Поразительная ремарка о смерти Печорина – «Это известие меня очень обрадовало» – перекликается с диким смехом, которым Печорин встречает смерть Бэлы. Возможно, именно ощущая родство с Печориным, он берется судить его и публикует его записки, несомненно на него повлиявшие.
Впрочем, от Печорина его отделяет серьезная дистанция. Он печатает записки Печорина, думая, что эта «история души человеческой» принесет людям пользу. Печорин никогда бы этого не сделал, и не из боязни исповеди: он, обладающий прекрасным слогом, равнодушен к своему дневнику; он говорит Максиму Максимычу, что тот может сделать с его бумагами что хочет. Это важный момент: ведь в черновиках «Героя нашего времени» Лермонтов не только оставляет Печорина в живых, но и дает понять, что он готовил свои записи к публикации{14}. Значит, Лермонтов хотел увеличить расстояние между героем и «автором-издателем», который относится к литературе куда почтительнее. Песню Казбича, переданную ему прозой, он перелагает стихами и просит прощения у читателей: «привычка – вторая натура». Так мы узнаем, что составитель «Героя нашего времени» – поэт.