Джеймс также знал, каким горьким унижением стала для отца его досрочная отставка. Он помнил, с какой невыносимой болью старый солдат рассказывал ему о причине своего бесчестья, помнил пот, выступивший на его лбу. Сцена эта навсегда запечатлелась в памяти Джейми наряду с другой: когда он впервые увидел только что убитого человека, его мертвенно-бледное лицо, остекленевший, устремленный в пространство взгляд. Со временем он привык к этому.

Полковник Парсонс попал в беду по доброте сердечной, из-за любви ко всем, кого встречал на жизненном пути. Джеймс поклялся сделать все, чтобы уберечь отца от ненужных страданий. Не забывал он и мать, за сдержанностью которой видел мягкость и нежную любовь. Джейми знал, что для них во всем мире существует только он и лишь в его силах сделать их счастливыми или несчастными. Сила любви к сыну наделяла его родителей тонким чутьем: они всегда знали, что с ним происходит. В их письмах, несмотря на кажущуюся веселость, легко угадывалась затаенная тревога, а если он находился в опасности – мучительная душевная боль. Ради него они были готовы на все: во многом отказывали себе, лишь бы сын ни в чем не нуждался. Всю жизнь они окружали его нежностью и заботой. И теперь твердо решили, что он должен жениться на Мэри Клибборн и сделать это быстро. Джеймс отвернулся от окна и, сжав голову руками, раскачивался из стороны в сторону.

– Я не могу, – простонал он. – Не могу!

Утром после завтрака Джеймс отправился на прогулку. Хотел подумать о том, что ему делать. Он понимал, что должен скорее определиться с этим. Нерешительность могла стать роковой, и все-таки незамедлительное объяснение казалось таким жестоким, таким бессердечным.

Чтобы ему никто не помешал, Джеймс прошел через сад к небольшому буковому лесу, где обожал играть мальчишкой. После ночного апрельского дождя день выдался теплым и ласковым, над головой синело чистое небо.

Войдя в лес, Джеймс постоял, вдыхая запах влажной почвы, роскошные ароматы нашей матери-земли, живущей молчаливой жизнью. На мгновение его опьянил этот свежий зеленый рай. Буки поднимались высоко-высоко в небо, и их тонкие ветви чернели на фоне молодых весенних листочков, нежных и ярких. Зелень казалась пухом, более легким, чем солнечный дождь, более прозрачным, чем туман на закате солнца. Зрелище это изгоняло мысли о том, как уныла жизнь, и чувство горечи. Свежесть и нежность листвы очищала и Джеймса. Как дитя бродил он по мягкой неровной земле, изрытой ручейками талой воды.

Ее устилал слой опавших листьев, и Джеймс представил себе, как они шуршали осенью под лапами зайца или торопливо бегущей по ним белки. Длинные ветки вереска цепляли его за ноги, тут и там в укромных местах цвели примулы и фиалки. Он слушал пение птиц, такое радостное, что оно казалось невозможным в этом мире печали. Спрятавшись среди листвы высоко на буке, выводили свои трели коноплянки, черные и обычные скворцы. Где-то далеко загадочно куковала кукушка, а еще дальше, будто эхо, ей отвечала другая.

Вся природа радовалась яркому солнечному свету, и только на его сердце лежала тяжесть. Джейми встал около сосны, более высокой, чем другие деревья, и напоминавшей мачту корабля. Она была прямая, как безупречная жизнь, но безрадостная, холодная, молчаливая. «И моя жизнь тоже безупречна, – подумал Джеймс, – была безупречна до этого дня». Он любил Мэри Клибборн. Но что это: любовь или привязанность, привычка, уважение? Других девушек Джейми не знал, они выросли вместе. Приезжая на каникулы из школы или позже из Сандхерста, он все время проводил с Мэри и скучал бы без нее. Довольно сильная, она могла играть в мальчишеские игры, и часто они даже думали одинаково. Те немногие, кто жил в Литл-Примптоне, постоянно виделись друг с другом, и хотя Танбридж-Уэллс находился всего в четырех милях, это расстояние мешало наладить близкие отношения с тамошними обитателями. Вполне естественно, что Джеймс не представлял себе будущего без Мэри. Без этой спутницы лежащая впереди дорога казалось длинной и ужасной. Когда Джеймса определили в полк, базирующийся в Индии, его огорчила перспектива долгой разлуки с привычной жизнью, но именно расставание с Мэри далось ему труднее всего.