Теперь на нее с усмешкой посмотрела уже Барбара.

– Англичане, кажется, в восемнадцатом веке, завезли верблюдов – ну как средство передвижения… Австралия же это в основном пустыня… Ну а со временем, когда они стали не нужны, по крайней мере в таком количестве, их начали отпускать. Те одичали. И сейчас дикие стада драмодеров доставляют неприятности фермерам, вытаптывая посевы.

– Ну, надо же… – лениво отозвалась Маша.

– Но их выдворяют за стену, – поправила подругу Дебби. – Правда, они иногда прорываются обратно.

– За какую стену? – решила проявить любознательность Маруся.

– Ну, за Великую Австралийскую…

– Я слышала только про «Китайскую», – созналась Маруся.

– Нет, она, конечно, совсем не такая! – фыркнула Барбара. – Просто ее так называют. Она из сетки… металлической сетки, которая отгораживает пустыню от земледельческих районов, иначе собаки Динго давно бы вес скот перерезали… Но зато длиной в несколько тысяч километров!

– Удивительно, – согласилась Маруся. – Чего только не придумают!

Солнце быстро клонилось за гору, здесь вблизи от экватора заход уже в шесть часов пополудни, причем примерно в одно и тоже время, как зимой, так и летом. Это кажется неестественным, хотя там, в Москве, солнце сейчас садится даже еще раньше, но летом-то светло чуть не до одиннадцати. Впрочем, на Пукете нет лета и зимы, а тем более весны и осени, здесь существует всего два сезона: сухой и влажный – температура воздуха в течение года практически не меняется, но пару-тройку месяцев идут проливные дожди. Воды на улице может быть по пояс, но в остальном все хорошо. Тепло… Всегда тепло! Когда в какой-то год наступило необычайное похолодание, – температура ночью опускалась до плюс пятнадцати! – в деревнях померзло много народу. Насмерть. Королева ездила по стране и раздавала одеяла…

Пока они неспешно добрались до дома, пока перекинулись несколькими фразами с общительными японцами, совсем стемнело. Японцы, перебивая друг друга, настоятельно рекомендовали Маше отправиться на вечер в «Золотую Виллу», иначе, мол, здесь пропадешь со скуки. Маруся в ответ вежливо покивала головой. В холле, очевидно ожидая такси, с сосредоточенным выражением на лицах, глядя в никуда, застыла пара Рейхенбах. Почему-то они не стали садиться в кресла, возможно, не желая лишний раз мять свою одежду: оба тщательно одеты и причесаны на выход. На Гюнтере – нежно-сиреневая рубашка с короткими рукавами и расстегнутым воротом, легкие серые брюки под нависающим крепким брюшком поддерживает черный кожаный ремень, на ней – короткий летний костюм и босоножки на высоких каблуках, в глубоком декольте вывешена толстая золотая цепочка, на костлявых запястьях пара золотых браслетов. Очевидно, что оба они злоупотребляют солнцем, особенно Габби: от природы светлая кожа приобрела медно-красный оттенок – даже пятнами какими-то пошла, розоватые веснушки на руках и груди стали светлее кожи, этакий негатив самой себя. Сквозь уложенные с каким-то специальным средством коротко стриженные белесые волосы глянцевито алеет кожа головы. Белый костюм прекрасно оттеняет все эти огненные переливы – контрастный фон для этюда в багровых тонах. Удивительно, сейчас так много пишут и говорят о вреде чрезмерного загара, неужели они ничего об этом не слышали? Вот так, по доброй воле, превращать себя в головешку.

Стало ясно, что вилла на вечер совершенно опустеет. Возможно все же стоит прислушаться к совету японцев и на время покинуть сей гостеприимный приют – ну не ложиться же сейчас спать, в самом деле!

Спустя полчаса, они с братом тоже уже ждали такси. Арсений, прислонив трость к бортику фонтана, сам уселся на его край. Жаркий воздух – даже после заката он не стал прохладнее – наполнился густым мелодичным звоном: такое ощущение, будто кто-то невидимый на горе названивал в колокольчики, но не просто так, а как если бы те были привязаны к колесу, а колесо непрерывно крутили. Звук, затихая, снова нарастал, и слышалось в этом некое вращение. Возможно, то был какой-то пока им неизвестный музыкальный инструмент. Но кто и где на нем играл? Непонятно.