…К семи часам вечера, Денис вдоволь насиделся за праздничным столом, наобщался с отцом и даже успел вздремнуть в своей комнате. А в начале восьмого отправился к бабушке. Живёт она в частном секторе, на противоположном конце города. Дом её виден издали: барачного типа, длинный и приземистый, крыт черепицей и обнесен невысоким дощатым забором. Над крышей высокая печная труба. На фоне свежевыбеленных стен выделяются ярко-синие резные наличники. Когда-то был он на две семьи, но лет десять назад хозяева второй половины переехали к детям в Москву, и дом целиком отошел бабушке.

Денис подходит к калитке, дёргает за ручку. Закрыто.

– Что, нет Петровны? – звучит у него за спиной дребезжащий старушечий голос.

Обернувшись, Денис видит перед собой пухлую бабулю не по-летнему укутавшуюся в потрёпанного вида осеннее пальто до пят. Из-под его полы торчит носок валенка.

– Нет, – отвечает Денис.

– Всё ходит где-то, – ворчит бабуля, теребя кончик вязанного шерстяного платка, покрывающего её голову. – Ходит… Никогда не застанешь. И что у неё за дела такие? – вопросительно смотрит на Дениса.

Тот пожимает плечами.

– А ты, стало быть, внук?

– Ага.

– Помню-помню… Вот такусенький был, – ладонью бабуля отмеряет на уровне пояса. – Помню, конфеты любил… «Алёнка», «Мишка косолапый», чтобы шоколадные, значит. Придёшь ко мне: «Баб Дусь, конфету дай!».

Денис пытается припомнить описываемые бабулей события, но не выходит.

– А я тебе, – продолжает бабуля тем временем, – «Нету конфет». А ты мне серьёзно так: «Не приду больше!» Ну что тут поделаешь? – смеётся она жиденьким старческим смехом.

Посмеявшись, она прикрывает глаза и принимается беззвучно жевать губами и легонько покачивать головой. Продолжается это так долго, что Денис уже начал сомневаться: не заснула ли она? Наконец, бабулины глаза приоткрываются, а губы, пожевав ещё немного, выдают:

– Однако ж, где это бабка твоя шлындает? Неугомонная. Хотела я у неё «Пирацетамом» разжиться, да видно не судьба. Пойду. Ежели дождешься, скажи, баба Дуся заходила. Утром ещё зайду. Пораньше, чтобы застать.

Неуверенно потоптавшись на месте, она уходит тяжёлой шаркающей походкой. А Денис, дождавшись, пока она скроется из вида, в один приём перемахивает через забор. Не успевает он приземлиться по ту его сторону, как слышит окрик:

– Эй! Это кто там безобразничает?! Сейчас милицию позову!

Денис узнаёт бабушкин голос.

Отперев калитку, он спешит выглянуть за забор, показаться бабушке на глаза, а то ведь она такая: сейчас шум поднимет.

– А! Вот это, значит, кто пожаловал! – произносит бабушка, близоруко щурясь. Лицо её озаряет улыбка. – А я уж было подумала, вор забрался.

– Привет, ба! – приветствует её Денис. – Баба Дуся к тебе заходила только что. Завтра ещё придёт.

– Хотела чего? – осведомляется бабушка, проходя в калитку, всё ещё улыбаясь. Денису кажется, будто улыбка её глубоко завязла в морщинах, на щеках и вокруг глаз, и не в силах вырваться.

– «Пирацетам» какой-то. Сказала, что завтра утром зайдёт.

– Ну, пусть приходит. Выходной у меня завтра…

– В смысле? – удивляется Денис. – Ты что, на работу устроилась?

– Да ну, что ты, что ты! – скороговоркой сыплет бабушка. – Это я так… – на пару секунд она запинается. – Просто никуда завтра не пойду, вот и всё. Какая там работа? Наша работа теперь стариковская – на печи сиди, семечки лузгай.

От калитки по выложенной красным кирпичом тропинке они идут к крыльцу. По одну сторону тропинки клумба с цветами, по другую – картофельная плантация.

– Картошка в этом году уродится хорошая, – сообщает бабушка на ходу. – По всем приметам. Ежели погода не подведёт, конечно. Вон какая растёт, одно загляденье. Выкопать-то поможешь?