– Да ты мне вчера вечером уже все рассказал, мой милый дурашка-муженек, – сказала она. – А потом мы любились – ух как чудесно любились! И не раз, и не два – да с таким огнем, с такой силой. Давай еще.

Амфитрион несколько дней подряд пылил по дороге из Тиринфа к Фивам и как раз истосковался по любовным утехам, а потому выкинул из головы эти ее странные замечания и благодарно прыгнул к жене в постель.

Когда они намиловались, Алкмена не удержалась и вслух отметила разницу между тем, как Амфитрион любил ее этой и прошлой ночью.

– Шутить изволишь, – проговорил Амфитрион. – Вчера ночью я все еще был в пути. Спроси мое войско.

– Но…

У них состоялся долгий разговор, и они решили, что одному лишь ТИРЕСИЮ достанет мудрости и прозорливости, чтобы пролить свет на эту тайну. Глазами Тиресий не прозревал ничего, зато пророческим умом своим – все.

Слепой фиванский провидец выслушал по отдельности рассказы обоих супругов о событиях предыдущего вечера.

– Первым гостем в твоей постели был Отец-небо, Зевс, – сказал Тиресий Алкмене. – И теперь внутри тебя происходит нечто замечательное.

Он не ошибся. Переспав подряд с Зевсом и Амфитрионом, Алкмена забеременела от обоих. В утробе ее развивались близнецы, два сына – один от Зевса и один от Амфитриона. Это явление, полиспермия, у млекопитающих – кошек, собак или свиней, например, способных на единовременный приплод из нескольких детенышей, – встречается довольно часто, а вот у людей – редкость. Редкость – но не совсем уж невидаль. И достославно именуется гетеропатернальной суперфекундацией[20].

На горе Олимп ничто из этого не ускользнуло от внимания Геры. Никогда прежде не бывала Царица небес так взбешена мужниными интрижками. В ее глазах Зевсовы шашни с СЕМЕЛОЙ, ГАНИМЕДОМ, ИО, КАЛЛИСТО, Данаей, ЛЕДОЙ и ЕВРОПОЙ – ничто по сравнению с этим чудовищным, унизительным предательством. Может, эта неверность просто добила Геру, стала последней любовной соломинкой, сломавшей спину верблюду, или, возможно, богиня почувствовала, что на сей раз Зевс увлекся по-настоящему, а особенно ее ошеломило, что все это произошло из-за ее сновидения, которым она поделилась с супругом. Как бы то ни было, неумолимо мстительная Гера наблюдала, как у Алкмены близится срок, и решила сделать все от нее зависящее, чтобы уничтожить плод настолько оскорбительного союза.

В том, чтобы подвернулась оказия для мести, Гера могла полагаться – еще как могла – на мужнино тщеславие. За ночь до того, как Алкмене рожать, Царь богов сидел на Олимпе, навеселе. Зевс есть Зевс, ничего не смог с собой поделать.

– Тот, кто родится следующим в доме Персея, будет править всей Арголидой, – ляпнул он.

– Ты серьезно, супруг мой? – быстро переспросила Гера.

– Более чем.

– Поклянись перед всеми.

– Чего это?

– Если ты серьезно – клянись.

– Да пожалуйста, – сказал Зевс, растерявшись от такого напора, но уверенный, что все идет по плану. Алкмена же родит с минуты на минуту. – Объявляю тебе, – произнес он громко и отчетливо, – что следующий младенец рода Персея станет править Арголидой.

Вы же помните о сыне Персея – Сфенеле? Гера знала, что жена Сфенела Никиппа тоже беременна, хотя всего лишь на седьмом месяце. Этого обстоятельства хватило бы, чтобы остановить почти кого угодно, однако Гера – не кто угодно. Она богиня супружеской верности, Царица неба и, что самое главное, обманутая жена. Ее воля – а второй такой, как у Геры, и не сыскать – дорогу себе пробьет.

Гера призвала дочь свою ИЛИФИЮ, богиню родовспоможения[21], и велела ей немедля отправляться в Фивы, усесться в кресло при Алкмениной спальне, накрепко скрестить ноги и, не меняя позы, ждать дальнейших указаний. Эта поза в такой близости от беременной не даст Алкмене раздвинуть ноги и родить, а Гера знала, что через некоторое время дети, заточенные в утробе роженицы, задохнутся и умрут. Сама же Гера отправилась в Тиринф с зельем, чтобы Никиппа преждевременно родила их со Сфенелом сына.