– Ты запевалой будешь? – поддела неуемная Чудесница.
– Ни в коем разе. А то ненароком разойдусь, и тогда меня не остановить.
Он зашагал через поляну; Атрок с Агриком поспешно посторонились. Не их вина: Трясучка из тех, кого, словно коконом, окружает пространство, в которое лучше не соваться.
Зобатый медленно повернулся к Дрофду:
– Ну ты дал маху.
Тот беспомощно воздел руки:
– А что я мог сделать? Сказать, что его компания мне не нужна? За два дня езды с ним бок о бок, да еще за две ночевки рядом у костра награду впору давать. Он же тот свой глаз вообще не закрывает. Как будто всю ночь на тебя смотрит. Я лично, клянусь, за все это время глаз не сомкнул.
– Да он же у него незрячий, дуралей, – сказал Йон. – Давай я на тебя бляхой своего ремня смотреть буду.
– Да знаю я, но все равно, – Дрофд оглядел товарищей, и голос у него дрогнул: – А вы вправду думаете, Союз сюда нагрянет?
– Да ну, – отмахнулась Чудесница, – ерунда все это.
Она так глянула на Дрофда, что он ссутулился и побрел, перечисляя себе под нос, что еще выше его сил. Чудесница подошла к Зобатому и негромко спросила:
– Ты думаешь, Союз в самом деле придет сюда?
– Сомневаюсь. Хотя ощущение скверное.
Прислонясь к Герою, он хмуро глядел вслед Трясучке. Долину внизу заливало солнце.
– А прислушиваться к своему мамону я давно научился, – добавил Зобатый, растопырив пятерню на животе.
– Еще бы, – фыркнула Чудесница, – при таком-то брюхе.
Старые руки
– Танни.
– А?
Он приоткрыл один глаз, куда тут же колкой спицей, прямиком в мозги, вонзился луч солнца.
– Эйть!
Он зажмурился. В пересохшем рту словно ночевал табун коней, к тому же дохлых.
– А-а…
Он приоткрыл другой глаз и разглядел темный силуэт, маячащий почему-то сверху. Силуэт в огнистом ореоле лучей подался ближе.
– Танни!
– Да слышу, ч-черт.
Он попробовал сесть, и мир колыхнулся, как корабль в бурю.
– Ыгх.
Тут он понял, что лежит в гамаке. Попытка выпутать ноги увенчалась тем, что они лишь сильнее увязли в сетке. Он едва не перевернулся вместе с гамаком, но каким-то образом почти сумел принять сидячее положение, сглатывая несносный позыв к рвоте.
– Первый сержант Форест? Вот красота. А сколько вообще времени?
– Да уж давно пора тянуть лямку. Где ты раздобыл эту обувку?
Танни озадаченно посмотрел вниз. На ногах у него красовались восхитительно надраенные кавалерийские ботфорты, да еще с золочеными пуговками и галунами. Солнце сияло на них так, что больно глядеть.
– О, – Танни вымучил улыбку, смутными урывками припоминая вчерашнее. – Вишь, выиграл у одного офицера, как его там…
Он мутно уставился на дерево, к которому был привязан гамак.
– Чегой-то вылетело.
Форест удивленно покачал головой.
– Ну и ну. У кого-то в дивизии все еще хватает глупости резаться с тобой в карты?
– Маленькое преимущество военного времени, сержант. Людей в дивизии постоянно убывает, а на смену им поступает уйма новых картежников.
Только за последние две недели их полк с больничным обозом покинуло два десятка человек.
– Так точно, Танни, так точно, – на покрытом шрамами лице Фореста заиграла скабрезная ухмылка.
– Неужто пополнение? О нет, – взмолился Танни.
– Именно что да.
– О нет, нет, трижды нет!
– Нет, да. Сюда, ребята!
И они подошли. Четверо. Новобранцы, свеженькие, только с корабля – судя по виду, из Срединных земель. Еще накануне целованы в порту мамашами, зазнобами, а то и теми, и другими вместе. Мундиры отглажены, ремни навощены, бляхи надраены – словом, все готово к доблестному солдатскому житью-бытью. Форест церемонно указал на Танни, как хозяин балагана на любимого шута, и взялся за обычную вступительную тираду: