Лингвист Штейнталь и физик Лихтенберг, остроумно критиковавший язык, ближе всех подошли к лингвистическому порядку, чтобы не сказать – решению, этой антиномии. Штейнталь однажды сказал: «Понимание предмета, взгляд на вещь – это схожие по смыслу словесные отношения с написанием письма, строительством дома. Я бы счел, что копать яму, строить дом, играть в игру – это еще лучшие примеры. Сравните с тем, что я говорил (Kr. d. Spr. III 59f) о нереальности глаголов труда. Здесь мы снова имеем интенциональный предмет схоластов, интенцию, которая впервые объединяет бесчисленные различия действия в зависимости от направления внимания на предмет (существительное) или на деятельность субъекта (глагол).

Вечно тавтологический язык охотно формирует такие предложения: я рою яму, я вижу цвет, а Лихтенберг уже осветил эту бездну своими молниеносными высказываниями.

«Познавать внешние предметы – это противоречие; человек не может выйти за пределы самого себя… Не странно ли, что человеку совершенно необходимо иметь что-то дважды, когда ему достаточно одной вещи и обязательно должно быть достаточно, потому что нет моста от наших идей к причинам?»

Критику языка не нужно идти дальше. Именно язык делит мир на наблюдателя и его предмет: на вещи в себе и для себя и на вещи для меня. Но мир не существует дважды. Мир существует только один раз. Я ничто, если я не предмет. Но у меня нет предмета. предмет – ничто, если он не во мне. предмет не находится вне меня. предмет, казалось бы, самая осязаемая вещь в мире, по праву является заимствованным переводом сложного философского понятия: предмет неосязаем, предмет субъективен.

Однако я с очень уютной улыбкой обнаруживаю, что использование языка за последние 100 лет – разумеется, не подозревая об этом – предвосхитило лингвокритическую отставку этого понятия предмета. Для сущности, предметивно противостоящей исследующему субъекту, для актуального или сущностного, искали ответ, пока он не был беспомощно найден в слове вопрос. Сегодня Шиллер наверняка сказал бы: вместо человечества великих предметов – человечество великих вопросов (дважды в прологе к «Валленштейну»). Шлегель должен был бы перевести фразу «Быть по-настоящему великим – значит не шевелиться без великих аргументов» сегодня как «шевелиться только тогда, когда возникает великий вопрос».

И немецкий словарь уже признает это значение слова «вопрос». В IV томе (все еще под редакцией Дж. Гримма и Гильдебрандт), цитируя знаменитое «Вот в чем вопрос», говорится: «Frage, das, worauf es ankommt», существенное; и, кроме того, в таких соединениях, как Lebensfrage и т.д.: о предметах, которые занимают общее внимание. В конце этого трудного пути мы, как часто бывает, находим вопрос вместо ответа. Здесь вместо определения предмета мы даже находим слово «вопрос».

LITERATUR – Fritz Mauthner, Wörterbuch der Philosophie, München/Leipzig 1910/11.

Сын офицера учился в Асканийской гимназии в Берлине. Затем он учился в Университете Фридриха Вильгельма там же и в Мюнхене, где его научным учителем был Теодор Липпс. В 1920 году он был назначен на кафедру в Гиссенском университете. Это назначение заранее встретило сильное сопротивление, поскольку Астер был членом СДПГ и публично выступал как пацифист. На заключительном этапе Первой мировой войны он выступал за мир во имя взаимопонимания. Астер также входил в совет Немецкой лиги прав человека. В 1933 году он был уволен по политическим причинам и отправился в изгнание в Швецию. В 1936 году он переехал в Турцию, где получил преподавательскую работу в Стамбуле и Анкаре. Был женат на поэтессе Хильдур Дикселиус (1879—1969).