При ближайшем рассмотрении лодка оказалась еще меньше. Неужто отец лишился рассудка? Двое мужчин, что в ней сидели, были такими громилами, что занимали почти все пространство, но без них не обойтись. Им придется грести, ибо крошечный парус совершенно бессилен перед свирепыми порывами ветра.

Сесиль помогла отцу забраться в лодку, а потом залезла и сама, после того как оттолкнула ее от покрытого галькой берега. Несмотря на предусмотрительно задранный вверх подол, платье промокло насквозь.

Съежившись от холода, Сесиль с отцом устроились на носу лодки, в то время как два великана налегли на весла. Отец что-то вложил в руку девочки, и, опустив глаза, она увидела небольшой кожаный кошель, который он всегда носил с собой.

– Папа, почему…

Отец вложил в ее руку еще и сверток из непромокаемой ткани, который тоже всегда держал при себе. В нем хранились чертежи пистолетов, документы семьи, брачное свидетельство Сесиль, а так же копия завещания герцога.

Вместо того чтобы спорить с отцом – ибо в такую погоду это было попросту невозможно, – Сесиль убрала кошель в карман, пришитый к нижний юбке и застегивавшийся на три пуговицы. Сверток с документами оказался слишком большим, поэтому она сунула его в потрепанную кожаную сумку, в которой хранилась смена одежды и миниатюрный портрет матери.

У отца имелась точно такая же сумка. Только в нее он сложил все свои сохранившиеся инструменты. Ведь когда-то Мишель Шарль Трамбле служил личным оружейником последнего короля Франции Людовика XVI. Сесиль забрала и ее, перекинула через другое плечо. В ответ отец слабо сжал ее руку. Они прильнули друг к другу, и теперь Сесиль ощущала, что с наступлением темной, совершенно беззвездной ночи тело отца все сильнее дрожит. А шторм все усиливался. Волны бились о борта лодки с такой силой, словно они находились не в проливе, а посреди океана.

Сесиль знала, что взявшиеся вывезти их из Франции мужчины вовсе не рассчитывали грести на протяжении двадцати одной мили, надеясь поднять парус, едва только позволит погода, поэтому вскоре они выбились из сил и были вынуждены грести по очереди.

Один гнетущий час сменялся другим, и Сесиль уже не чувствовала ничего, кроме своих собственных страданий. Ее руки заледенели, одежда промокла насквозь, а нескончаемые завывания ветра заглушали все остальные звуки.

– Мы возвращаемся! – словно вырвал Сесиль из ада громкий возглас, и она взглянула на гребцов. Она не знала, кто из них выкрикнул эти слова, но оба выглядели полумертвыми от усталости. Один из гребцов указывал на молнию, осветившую небо слева от них. Один за другим огненные зигзаги прорезали темноту ночи и как будто двигались в их сторону.

Мужчины отчаянно взмахивали веслами, словно вознамерились потягаться с самой матерью-природой.

Сесиль повернулась к отцу и прокричала над его склоненной головой:

– Папа! Мы возвращаемся!

Но отец не шевелился. Его голова запрокинулась, тяжесть тела потянула назад, и он свалился со скамьи на спину, устремив на Сесиль невидящий взгляд широко раскрытых глаз.

– Папа!

Ослепляющая вспышка разлилась по небу, и волосы на затылке Сесиль встали дыбом. Один из гребцов закричал и вскочил на ноги, выронив из рук весло, в то время как его товарищ рухнул лицом вниз, охваченный пламенем.

Лодка угрожающе накренилась, когда уцелевший мужчина споткнулся, а потом и вовсе перевернулась под тяжестью перевесившего ее тела.

Сесиль вцепилась в планширь, когда мир перевернулся с ног на голову, увлекая ее за собой. Вода заглушила ее крик, а одна рука застряла в лямках сумок, крест-накрест перекинутых через плечи, которые теперь удерживали ее под перевернутой лодкой.