Рипли вышел, чтобы справиться у матери леди Олимпии, уж не заболела ли невеста, но леди Гонерби с обескураженным видом лишь покачала головой. Пришлось объясняться с ее сестрой, леди Ньюленд.

– Что-то там с платьем, – сказал Рипли Эшмонту. – Ее тетка пошла наверх, прихватив с собой горничную и шкатулку для рукоделия.

– Да мне нет дела до ее платья! – заявил Эшмонт. – В любом случае я его очень скоро с нее сорву.

– Ты же знаешь, каковы женщины, – возразил Рипли.

– Не похоже, чтобы Олимпия волновалась из-за таких пустяков.

– Подвенечное платье вовсе не пустяк, – заметил Рипли. – Мне ли не знать. Наряд моей сестры стоил больше, чем та кобылка, что я купил у Першора.

Сестры Рипли здесь не было: по словам Блэквуда, Алиса отбыла в Кемберли-плейс, одно из имений Рипли, чтобы ухаживать за приболевшей тетушкой.

– Вот занудство, – буркнул Эшмонт. – Терпеть не могу эти дурацкие церемонии.

Лорд Гонерби вышел из гостиной, спустя минуту вернулся и весело объявил:

– Прошу прощения за задержку! Какая-то неприятность то ли с подолом, то ли с оборкой. Я послал за шампанским. Почему бы нам не промочить горло, пока они там орудуют швейными иглами?

Через минуту в гостиной появился дворецкий в сопровождении лакеев, нагруженных подносами с бокалами шампанского.

Эшмонт осушил один за другим, не делая перерывов, три бокала.

Выпил и Рипли, но всего пару глотков, поскольку не до конца отошел от бурных событий прошлой ночи. Стареет, должно быть, если чувствует себя не в своей тарелке, оттого что не поспал лишний час-другой после карт и возлияний, за которыми последовала еще и ночная драка, а потом пришлось вызволять Эшмонта из передряги и доставлять домой.

Была и другая причина для воздержания: обязанности шафера, которые он на себя взвалил. Прошлой ночью в «Крокфорде» Эшмонт попросил – скорее настоял, – чтобы один из двоих опекал его на сегодняшней церемонии. Мало ли что: вдруг кольцо забудет, или разрешение на брак, или еще что-нибудь произойдет.

Блэквуд сразу отказался:

– Хватит с меня и одной свадьбы, своей собственной. На сей раз мне хочется просто веселиться и ни за что не отвечать.

Свалив ответственность на Рипли, «их бесчестие» ухмыльнулся и сделал ручкой, предложив приятелям отправиться по домам и хоть немного поспать.

Если Блэквуд и знал больше о страстном желании Эшмонта надеть кандалы, то виду не подал. Впрочем, у него и времени-то на разговоры не было: прошлой ночью Эшмонт болтал не переставая, и новости были для Рипли как гром среди ясного неба.

Прежде всего Эшмонт заполучил нареченную честным и благородным путем, то есть ухаживал, а потом сделал предложение. Другими словами, невеста не была беременна. Во-вторых, каким-то удивительным образом Эшмонт сумел убедить привлекательную, достойную и благоразумную девушку его ухаживания принять. Рипли мог бы поспорить на целое состояние, что во всей Англии не найдется ни одной благовоспитанной девушки в положении столь безнадежном, что согласилась бы на ухаживания Эшмонта – или чтобы ей позволила семья в том случае, если бы девица лишилась разума под действием наружности и обаяния его светлости.

Как упоминал сам Эшмонт в нечастых записках друзьям, хозяйки великосветских салонов запретили ему посещать их приемы. Дал знать его светлости, что его присутствие при дворе нежелательно, и король. Исключили его также из списков гостей большинство благородных семейств Лондона. Чтобы подобные меры применялись к герцогу, причем далеко не бедному, прекрасно образованному и весьма привлекательному, нужно было очень постараться.

Похоже, однако, что дорожки Эшмонта и леди Олимпии пересеклись несколько недель назад где-то в окрестностях отеля «Кларендон». Чья-то зловредная собака, невзлюбившая его светлость с первого взгляда, попыталась стащить с него сапог. Эшмонт, как обычно нетвердо державшийся на ногах, потерял равновесие, когда пытался стряхнуть с себя псину, и чуть не полетел кувырком на мостовую, прямо под колеса кеба, который мчался на бешеной скорости, как и все наемные экипажи.