– Не стоит так торопиться, друг мой, – услышал анжуец спокойный голос сдерживавшего его гвардейца.

Де База устремил пылающий взор в мощный затылок Портоса, ведь мушкетер стоял к ним спиной, не замечая сгущающихся туч, с ещё большим запалом продолжая свой рассказ:

– А этот, как же его, да, де Сигиньяк, анжуйский гасконец, не потеха ли?!

Де Плешо, мушкетер, которому веселый грубиян Портос пересказывал свои испанские приключения, с выпученными глазами, чуть согнув в коленях ноги и расставив в стороны руки с растопыренными пальцами, так, чтобы при случае хлопнуть себя по ляжкам, приседая от восторга, ловил каждое слово великана, ожидая даже не причины, а лишь малейшей возможности разразиться закатистым хохотом. Услышав последние слова товарища, он прыснул так, будто никогда не слышал ничего более забавного, вторя весельчаку Портосу, кивками головы.

– Да, так вот…, – едва отдышавшись, продолжил мушкетер. – …этот трус так напугался, что спрятался от меня в проклятую каталонскую тюрьму!

Последняя фраза вновь вызвала невообразимое веселье, сопровождаемое громким хохотом.

– За что люблю Вас, любезный де Плешо, так это за умение поддержать компанию. Вы умеете слушать, а значит, лучшего собеседника мне не сыскать. Не лезете с глупыми расспросами, «что», да «как», по всему видать – умный человек.

Не замечая наблюдавших за ними кардиналистов, они вновь разразились громким смехом. Бернажу, встав на пути анжуйца, проникновенно и почти беззвучно произнес:

– Месье, прошу меня простить, я старше Вас, и это обстоятельство, как мне кажется, позволяет дать Вам совет,…постарайтесь успокоиться и выслушать меня. Не нужно быть ни лекарем, ни даже коновалом, чтобы понять – в данный момент драться на дуэли Вам не с руки…

Гийом, с присущей ему одержимостью и возмущением, набрал полные легкие воздуха, чтобы возразить гвардейцу, но Бернажу, исполненный уверенности, невозмутимо продолжил, не дав молодому человеку произнести и слова.

– Вы мне, конечно, ответите – а как же честь, дружба? И я скажу Вам, что Вы абсолютно правы, и сочту невозможным с Вами не согласится.

Не понимая, к чему клонит гвардеец, де База, запасшийся терпением, внимал его размеренным поучениям.

– При нашем знакомстве, я имел честь назвать Вас другом. Вы, в свою очередь, обратились ко мне, если не как к другу, то, как к союзнику. В данном случае это не имеет значения, но позволяет мне предположить, что я имею все права отстоять честь Вашу и Ваших друзей. Ведь друзья моих друзей – мои друзья.

– А враги моих друзей – мои враги.

– Вот видите шевалье, мы с Вами живем по одним и тем же правилам и законам. И пользуясь этим, позвольте сегодня говорить и действовать мне.

Лицо Бернажу сделалось серьезным, он, обернувшись, взглянул на мушкетеров и где-то в недрах его глаз, в самом центре зрачка, сверкнул, словно кривой палаш, огонек неистовства и ненависти.

– Шевалье, это не самая главная битва в Вашей жизни, поверьте и уступите другу.

Он перевел взгляд на анжуйца и его взор вновь заискрился мягкостью и добродушием:

– Поберегите здоровье, месье, кардиналу нужны верные люди,…когда они здоровы. А с господином Портосом у меня свои, личные счеты, ведь он один из четверки этих жуиров, любимчиков де Тревиля, друг Атоса, Арамиса и д'Артаньяна. Поверьте, лучших врагов не пожелал бы и другу, любезный де База.

– Вы к тому, что друг моего врага – мой враг?

– Не всегда, – вымолвил гвардеец, впрочем, уже потерявший интерес к дискуссии, направившись к хохочущим мушкетерам.

Гийом заковылял следом. Кардиналисты остановились за спиной великана, не произнося ни звука. С Портоса вмиг слетело веселье, когда он определил по выражению лица де Плешо нечто неладное за своей спиной. Медленно, с опаской обернувшись, он увидел перед собой двух мужчин. Один из представших перед ним господ был облачен в плащ кардинальских телохранителей и, в отличие от своего товарища, свирепо взиравшего прямо в глаза мушкетеру, излучал доброжелательность, располагающе глядя на верзилу. Остатки улыбки растаяли на лице могучего Портоса, он с глупым видом, хлопая глазами, уставился на подкравшихся дворян. Бернажу, зная бычью натуру тугодума Портоса, понял, что пауза может затянуться, поэтому заговорил первым: