Но, кажется, тётя Надя считает, что в детстве не существует смерти, боли, каких-то серьёзных вещей. Ты узнаешь о них, только когда вырастешь. Возможно, они упадут тебе на макушку. И будет не сотрясение мозга, а потрясение всей тебя. Другой вопрос, что мы-то уже не дети. Началку закончили, взрослые люди. Нам зачем знать, что детям можно, что нельзя?

Ну и ладно. Она психолог, ей виднее.

#таксебепсихолог

Авторы детских детективов убеждены в том же, что и мама Крыськи. И заменяют смерть тайной.

Мой человек-коллекция Лерка Глинская ненавидит читать про смерть. А про тайны любит. Это мы выяснили сразу.

Когда сидишь в очереди травмпункта, замечаешь мелочи. Потому что это не только долго и больно, но и скучно. Я считаю – больно и скучно одновременно быть не может. Когда больно, ты не думаешь и не устаёшь. Никакого однообразия.

Но я ошибаюсь.

Я никогда раньше не попадала в очередь за результатами рентгена. Он у нас в больнице один, и там маринуют не только травмированных, но и плановых. Коридор едва не расширяется, вопреки законам пространства и времени.

Очереди. Терпеть ненавижу эти дурацкие очереди.

Те, что с жевательнорезинковым тягучим временем.

Девчонка с книгой сидела напротив меня. На соседней белой лавочке, такой типично больничной, плоской, твёрдой, обитой скользкой искусственной кожей. И пялилась на всех. Изучала пациентов, задумчивая, важная, лохмато-заспанная. Вместо того, чтобы читать. Так, иногда, из приличия, опускала взгляд на страницы. Совершенно незнакомая девчонка.

Естественно, я не знаю вообще всех, кто живёт в Курицыне. Есть такой дурацкий стереотип, что в маленьких городках жители знакомы. И если туда приезжает кто-то чужой, его сразу вычисляют. Может, в деревнях или посёлках городского типа так и есть. Но.

В Курицыне живёт одиннадцать с небольшим тысяч человек.

Знаю ли я столько народа? Нет!

Лерку я тоже тогда не знала.

И меня просто бесил её взгляд. Такой, будто я надела футболку этикеткой наружу или побежала стометровку с развязанными шнурками. И казалось: она меня сейчас сфоткает на мобильный, сделает из фото мем, выложит в популярную группу, мем залайкают, и я стану посмешищем.

Внимание, внимание, душная тревога!

Не воздушная.

Цепкий, отвратительный, оценивающий взгляд. И оценка в нём – «ниже нуля». Мы как раз совсем недавно проходили отрицательные числа. Но не скажешь же: «Отвернись!»

Рядом со мной на скамейке ныл, изводя грозную хмурую бабушку, совсем мелкий лягушонок в болоньевом комбинезоне. Наверное, ему было ужасно жарко в ста одёжках, и он просил беспрерывно:

– Ба-а-а! Пи-ить!

Бабушка делала вид, что не слышит. По её воинственно насупленному лбу волнилась целая контурная карта из морщинок. Есть такие люди без возраста, которые не женщины, а тётки. Лягушонку досталась тётка. Клетчатый баул рядом прилагается. Это антураж. Как для косплея. Или нефорская примета. Должны же тётки узнавать друг друга в очередях. Тётки, наверное, тоже субкультура.

Возле бабушки и лягушонка стекал по стене, опираясь, чтобы не грохнуться, и залипал в планшете бледный старшеклассник. Не знаю, что он ушиб, вывихнул или сломал. Просто так результаты рентгена не ждут, ясное дело. Он выглядел настолько отстойно (вампиры в кино не такие замученные!), что я даже задумалась: может, уступить место? От совершенно здоровой бабули одолжения явно не дождёшься. Она и так косилась на парня неприязненно и бурчала что-то про загороженный свет. Будто от одного человека у широченного окна наступает полярная ночь. Пациент без родителей – кормовой продукт для тёток в поликлинике. Пинай как хочешь. У больничных старушек ты виноват по определению. Лучше не связываться. Старшеклассник в курсе, и он молчал. И я правда поднялась, кашлянула громко, кивнула парню: мол, садись давай! В идеале надо было подложить пакет или куртку. Но ничего, без них не развалилась. Я отошла к любопытной девчонке с книгой. И приземлилась на воняющий хлоркой больничный паркет возле её ярко-жёлтых тряпичных кедов.