(11) Второй Ликаон – это сын троянского царя Приама, «молодой Ликаон». Ему, молящему о пощаде, трепещущему, руки раскинув, сидящему на земле,

Ахиллес… стремительно меч обоюдный исторгши,
В выю вонзил у ключа, и до самой ему рукояти
Меч погрузился во внутренность;
ниц он по черному праху
Лег, распростершися; кровь захлестала и залила землю
(Il., XXI, 34; 115–119)

«Фракийцы составляли основной компонент населения гомеровской Трои, то есть собственно троянцы, дарданцы… и другие народы, пришедшие с Балкан – мисийцы, фригийцы…» (Гиндин, 1991. С. 39). «Фригийский язык, по-видимому, был близок к языку балканских фракийцев (может быть, и пелазгов), а также к балто-славянскому праязыку» (Дьяконов, 1982. С. 48). Геродот таким лингвистическим анализом не владел, но подтвердил, что пелазги говорили «на варварском языке».

«Два племени из числа «народов моря», известные в дальнейшем под названием филистимлян, что не исключает, что это другое название пелазгов и от их имени происходит само слово «Палестина», осели на плодородном палестинском побережье», изгнав огнем и мечем автохтонов. «Пелазги были, возможно, народом, родственным минойцам» (Дьяконов, 1982. С. 234; Андреев,1982. С. 286, примечание № 6).

Но, как утверждают некоторые, это был северный союз кельто-славянских и пелазгских федераций на территории Балкан и Среднего Дуная (Сент-Ив, 2004. С. 11).

Несомненно, что пелазги стремились, в согласии с Юнгом, к совершенству «по врожденному свойству человека и народа реализовать себя в завершенности, навязывающейся нам, вопреки всем нашим сознательным стремлениям, но в согласии с архаической природой архетипа» (Юнг, 1997. V, примечание № 123. С. 78).

А как же иначе!


КАНЦОНА

Чужие нам Ливан и Палестина,
Как уссурийским дебрям
Край ассирийский. Нет! Не это слово.
Вдали родным озвученные ветром,
Вы след от колесницы
Арийцев борзоходнейших как холод.
Покинув Ливны, хором
На юг неслись, погода им – ливан[2].
Тепло. Не хохлятся к ненастью птицы.
И этот вот годится,
Стан опаленный солнцем – Палюстан.
Возликовал их стан.
Откуда мы? Из рая,
Гиперборейцы Тулы мы, израиль —
Терзание благое, туч оскал. —
Давным-давно осели все кочевья,
А звери передохли.
И только лишь за окнами машины
Скрежещут, воя, как степные волки,
Да звонкие качели —
Сверхсамолеты – обнесут страшилищ,
Туристов быстрых тыщи,
По континентам света – и домой.
Нет угомона только на жидеев.
Кочующее племя,
Свободное за чей-то счет живой,
Ослоголовые – долой!
Могучая Звезда[3]
С небес, со своего пути, сражалась с вами:
Низверженные, яму
Вы роете другим, она – для вас, без дна.
Ворожат вам, потворствуя, тупые
Клеветники: вы – сила.
Гнилое слово смол неутолимых,
Убожливых к добру, неугасимых
Во зле людей. Былые
Дела родных славян – петлей и клином,
Лишь суета – малина,
Без отдыха и пауз суета.
Срываются скорей, скорее с места
И улизнуть им лестно,
А паузы по-княжески всегда
Патриархальны. Да,
Лжецы все – современны,
Подделки ваши и замены,
Как месть нам – остальным – скрывают, плуты.
Канцона-песнь, не умирают жанры,
Все кто-нибудь поет в народе,
Сказали Кожинов, Бахтин и Блок, —
А наш народ широк
И путь отмеченный не пройден,
Орфейным жанрам рады.
Слепой Восток, худой ли Юг
Тревожат мир, не возражай, а крикни:
Эй, арии всех стран,
Соединяйтесь! Воздух отравили.

(12) У Ликаона, сына Пелазга, была также дочь Каллисто. Она сопровождала Артемиду на охоте, носила точно такой же наряд, как Артемида, и поклялась богине навсегда остаться девушкой. Но Зевс, обходя огромные стены неба – не обвалилось ли что, – направил взор на землю и беды смертных. И вот поражен красотой девушки, встреченной им, – и огонь разгорается в жилах. Только узрел отдыхавшую в непорубленной роще, вовсе без стража, стиснул ее в объятьях. Сопротивляясь, она вступила с ним в борьбу, – но победитель Зевс взмыл в небеса