Как только Амадур прибыл в Барселону, его, по обыкновению, окружили местные дамы, но все они нашли в нем большие перемены и дивились, что женитьба может так до неузнаваемости изменить человека. Все, что раньше привлекало его внимание, теперь вызывало в нем одно раздражение. Даже графиню Паламосскую, женщину, которая прежде очень ему нравилась, он на этот раз не удостоил своим посещением и пробыл в Барселоне совсем недолго – как будто он все время спешил куда-то, где ждут только его одного. Когда же он прибыл в Сальс, началась долгая и кровопролитная война между двумя королями. Но я не собираюсь сейчас рассказывать ни об этой войне, ни о славных подвигах Амадура, ибо иначе рассказ мой затянется и я не успею окончить его до самого вечера. Знайте только, что доблестью он превзошел всех своих соратников. Герцог Нахера[74], прибывший в Перпиньян с двумя тысячами людей, просил Амадура принять командование его войском, и тот так хорошо справился с порученной ему обязанностью, что во время сражений то и дело слышны были крики «Нахера!»

В это время король Туниса, долгое время воевавший с испанцами, услыхав, сколь ожесточенно короли испанский и французский сражались на границах Перпиньяна и Нарбонны, решил, что сейчас настал самый удобный момент, чтобы ударить по врагу, и двинул к берегам Испании множество судов[75], чтобы успеть побольше всего разграбить и разрушить. Когда в Барселоне заметили, сколько мавританских кораблей вышло в море, об этом сразу же сообщили в Сальс вице-королю каталонскому, который тут же направил герцога Нахеру в Паламос. Когда мавры увидали, как сильно укреплен этот город, они сделали вид, что прошли мимо, а потом, около полуночи, возвратились и высадили на берег столько солдат, что им удалось окружить герцога Нахеру и захватить его в плен.

Амадур, который был все время настороже, услыхав шум, сразу же собрал столько войска, сколько мог, и так стойко защищался, что врагам не скоро удалось сломить его. Но под конец, когда он узнал, что герцог Нахера взят в плен и что турки приняли решение поджечь Паламос и сжечь его, Амадура, живым вместе с его воинами в доме, где он укрепился, предпочел сдаться в плен, чтобы тем самым сохранить жизнь многих достойных людей, которые оказались с ним там. К тому же он надеялся, что впоследствии его выкупят из плена и когда-нибудь он еще сможет увидеть Флориду. Он сдался в плен некоему турку по имени Дорлин, военачальнику тунисского короля. Тот отвел его к самому королю, который хорошо его принял, но вместе с тем приказал очень зорко стеречь, ибо он понимал, что в руках его настоящий испанский Ахилл.

Амадур провел на службе у короля тунисского около двух лет. Вести об их пленении долетели до Испании, и родные герцога Нахеры горько его оплакивали. Но для тех, кто превыше всего ставил честь своей страны, потерять Амадура значило больше. О постигшей его участи узнали и в доме графини Арандской. Жившая там несчастная Авантурада была в это время тяжело больна. Графиня подозревала, что Амадур любит ее дочь, но в душе уже примирилась с этой любовью и старалась не подать виду, что догадывается о ней, ибо была очень привязана к Амадуру, считая его образцом благородства и чести. Узнав о его несчастной участи, она позвала Флориду и потихоньку рассказала ей о случившемся. Флорида отлично владела собой и только ответила, что, конечно, это большая потеря для всего их дома и что ей особенно жаль его бедную жену, которая сейчас к тому же больна. Но, видя, что мать заливается слезами, она решила, что и сама должна немного поплакать вместе с ней, дабы притворное равнодушие не выдало ее настоящих чувств. После этого графиня еще не раз заговаривала с ней об Амадуре, но так и не могла узнать, что творится у нее в сердце. Я не стану рассказывать о том, сколько раз Флорида отправлялась в святые места, сколько времени она проводила в постах и молитвах за Амадура. Находясь в Тунисе, Амадур пользовался каждым случаем, чтобы писать о себе своим друзьям, и через одного очень надежного человека известил Флориду о том, что он здоров и надеется ее увидеть; для несчастной весть эта была единственным утешением в ее тоске. Но знайте, что ей было также позволено писать ему, и ее частые письма вселяли в Амадура бодрость и силу.