– Любопытно. И что же? Далеко он продвинулся?

– Довольно далеко на мой взгляд. Но в наших местах трудно найти хорошего рисовальщика, сударь, что существенно осложняет работу.

– И как же называется эта школа?

– Она пока никак не называется. Возможно, она будет называться французской?

– Экая наглость. Довольно болтовни, юноша! Сейчас посмотрим, что там напридумывал ваш неизвестный мне дядя и насколько хорошо вы учились!

– Мне очень не хотелось бы его разочаровывать, сударь.

Гасконец бросился на меня, делая короткие выпады и это была уже не вполне испанская манера. Впрочем, всё это напоминало скорее финты, по-настоящему глубокие уколы он пока не пытался совершать. Я с лёгкостью брал защиту, потихоньку пятясь и по-прежнему не отвечая.

– Да ты будешь драться или нет, щенок! – в раздражении крикнул наконец гасконец.

Я находился в некотором смятении – всё-таки воткнуть клинок в живую плоть было не тем же самым, что дырявить соломенное чучело. Решимости на это мне пока не хватало. Хотя возможности имелись – гасконец слишком размашисто двигал локтем, что сказывалось на скорости. Впрочем, двигать только кистью, как я, он и не мог, его шпага для этого была слишком тяжела – слишком длинная и со слишком тяжёлым, украшенным драгоценными камнями эфесом со сложной гардой крестом и переплетающимися зацепами для ловли вражеского клинка.

Дядюшка считал подобное занятие неэффективной глупостью. Эфес моей шпаги был максимально облегчён и имел лёгкую чашеобразную гарду. А клинок был клинком обычной шпаги, укороченным снизу. Дядюшка вообще хотел поставить трёхгранный клинок, более прочный и лёгкий, но я был неистово против, поскольку не желал оказаться посмешищем в обществе. Да и просто хотелось оставить возможность наносить рубящий удар. Так что мне удалось отстоять плоский обоюдоострый клинок для шпаги. Хотя я и понимал правоту дядюшки.

После своего выкрика гасконец бросился на меня столь отчаянно, что я вынужден был ответить и после очередной защиты выполнил перенос и ткнул остриём в запястье его правой руки.

– Ах, каналья! – раздражённо крикнул он, отскочив от меня и потряхивая раненой рукой.

– Жером! – в тревоге воскликнул его спутник.

– Пустяки, Анн! – сквозь зубы ответил гасконец. – Пустяки! Я могу фехтовать! Но теперь всё! Шутки закончились, щенок!

И он снова ринулся на меня. Если раньше все его настоящие выпады были направлены вверх, в область моего лица и выражали его намерение сделать с ним что-то нехорошее, то теперь его атаки разнообразились, хотя и по-прежнему не представляли для меня чрезмерной сложности. Но, отразив очередной яростный выпад, исполненный после трёх довольно хитрых финтов и нацеленный мне точно в живот, я вдруг понял, что гасконец всерьёз собирается меня убить.

Меня ещё никогда не пытались всерьёз убивать. Даже и в шутку не пытались. Я даже успел представить себя со шпагой, торчащей из моего живота. Из моего собственного мягкого и тёплого живота. Это выглядело очень некрасиво. Как такое вообще возможно – желать моей смерти? – в смятении подумал я. Ведь я же такой живой?..

Наш поединок явно следовало поскорее заканчивать.

Я перехватил очередной сильный укол, мягко пустил его мимо и в низком широком выпаде вонзил свою шпагу глубоко в бедро гасконца. Он пытался отбить мой укол кинжалом, но, конечно, не успел. Я не хотел колоть так глубоко, но он совершил непредвиденное встречное движение. Я выдернул клинок, для чего пришлось приложить изрядное усилие и вернулся в стойку, но надобности в этом уже не было. Гасконец сделал два неуверенных шага назад, лицо его стремительно бледнело необыкновенной мертвенной бледностью, а затем как-то быстро осел и свалился на землю бесформенной кучей. Я растерянно посмотрел на остриё своего клинка.