В-третьих, Хантингтон – и это основной недостаток его концепции – не может понять диалектики взаимодействия трех тенденций: глобализации, регионализации, локализации. Безусловно, глобализация является объективной, ведущей тенденцией. Но она при господстве США проявляется как тенденция американизации мира при подчинении его транснациональному капиталу. Глобализация осуществляется прежде всего в интересах правящих кругов США. Об этом не стесняясь пишет бывший советник президента США З. Бжезинский. Поэтому народы, независимые государства (например, Китай, Иран, Ирак, Индия и др.), региональные объединения, а также многочисленные политические партии и общественные организации выступают против глобализации. Пять миллиардов человек выступают против «золотого миллиарда».

Е. Б. Рашковский критикует концепцию Хантингтона за то, что тот не учитывает сложность структур каждой из цивилизаций. В них идет внутренняя борьба за лидерство, политическую и религиозную власть, за обладание природными и людскими ресурсами и т. п. Кроме того, цивилизации испытывают не только сильные воздействия традиций оберегающих их консервативных сил (как правило), но и влияние прозападных, либерально настроенных групп, которых в прессе чаще всего называют группами влияния. В России к таковым относят группы бывшего президента СССР М. С. Горбачева, фракцию «Яблоко» во главе с Г. Явлинским, «Союз правых сил» и т. п. В силу этих и других причин цивилизации находятся не в статике, а в динамике. Они обладают подвижностью и могут изменяться. А религиозный фундаментализм, о котором много говорят в последние десятилетия, с трудом приемлет не только рационализм, но и исторически меняющиеся традиции. Фундаменталисты всеми силами стараются утвердить традиции как нечто незыблемое, как вечную данность. Но другие неоатлантисты по-прежнему полагают, что Россия является потенциально наиболее сильным соперником для США и их партнеров по НАТО. В связи с этим они призывают создать против России «санитарный кордон», куда вошли бы страны Восточной Европы и Прибалтики.

После Второй мировой войны, особенно в 1970—90-е гг., предпринимались попытки переосмысления методологических основ геополитических трактовок международных отношений. Например, американский исследователь Л. Кристоф утверждал:

Развитие геополитических взглядов применительно к ядерной эре мы встречаем у представителя той же американской школы Колина С. Грея, посвятившего этой проблеме несколько работ, где обосновываются гегемонистские притязания США на мировой арене. В книге «Геополитика ядерной эры» он дает очерк военной стратегии США и НАТО, в котором место расположения ядерных объектов ставит в зависимость от географических и геополитических особенностей регионов. Грей считает, что нужна «высокая политика» безопасности и международного порядка, что важно учитывать влияние длительных пространственных отношений на возвышение и упадок силовых центров, а также то, как технологические, политико-организационные и демографические процессы сказываются на весе и влиянии соответствующих стран.

Новые разработки в области геополитики на Западе построены на понимании того, что с появлением авиации, а особенно ядерного оружия и средств его доставки, традиционные модели, в основе которых лежал географическо-пространственный детерминизм, устарели и нуждаются в серьезной корректировке. Наиболее обоснованные аргументы в пользу этой точки зрения выдвинул американский геополитик А. П. Северски. В его геополитическом построении мир разделен на два огромных круга воздушной мощи, сконцентрированных соответственно на индустриальных центрах США и Советского Союза. Американский круг покрывал большую часть Западного полушария, а советский – большую часть «Мирового острова». Оба они обладали приблизительно равной силой над Северной Америкой и Евразией, которая, по мнению Северски, в совокупности составляет ключ к мировому господству.