Вспомнив про мелкашку, из которой можно разве что застрелиться, и то не с первого раза, я решил дать сигнальный выстрел. Нажал на курок. Выстрел прозвучал, как будто кто-то спичку сломал. Посмотрел ещё раз вокруг, и вдруг в сотне метров что-то мелькнуло в кустах. Пригляделся – лошадь отмахивается хвостом от комаров! Даже винтовку выпустил из руки. Нагнулся её поднять и ещё больше удивился. Ба! Да, оказывается, я стою на только что протоптанной тропе! Тут я встрепенулся, принял равнодушный вид, подошёл к геологам и недовольным голосом спросил:

– Ну что? Долго ещё будем стоять?

Пока я совершал «восхождение» на скалистый пригорок, караван отошёл метров на триста от реки и встал. Дмитрий Иванович ушёл вперёд на поиски дальнейшего пути. Это с горы всё казалось ровным и гладким, а под кронами елей, сосен и берёз оказались мелкие овраги, бурелом и скалистая гряда, протянувшаяся от далёких гор до берега. Почти через час проводник появился и повёл караван вглубь леса. Видимо, это было единственное место в округе, где лошади могли преодолеть скалистую гряду: узкий проход с пологим склоном перед ним. Затем шёл крутой поворот направо, и около пятидесяти метров следовало пройти по неширокому карнизу: справа – скала, слева – отвесный обрыв метров семьдесят. Вот тут новоиспечённым геологам своё мастерство продемонстрировали лошади. Отработавшие в геологических экспедициях по несколько лет, они по тайге шли без поводов. Только в самых опасных местах каждую лошадь вели люди. Иван Кузьмич распорядился разобрать лошадей. Но, как вскоре оказалось, неопытные горожане животным только мешали. Лошадки аккуратно обносили вьюки вокруг каждого выступа в скале справа и следили, чтобы не оступиться в пропасть слева. У Веры Гудвиль, да и у парней тоже, душа уходила в пятки, когда «их лошадь» проходила по кромке над обрывом. Весь дальнейший путь был чуть легче, но за первые полдня караван прошёл не более десяти километров. К вечеру вышли на замечательную поляну близ берега Казыра. Тут и палатки есть где поставить, и для лошадей лужок с молодой травой. Валентина, шустрая повариха, быстро сварганила на костре суп из макарон и чай, и спрашивает:

– Александр Дмитрич, а сахар сразу в ведро засыпать?

– Нет-нет, что вы! – Тут же появляется из палатки Нина Михайловна. – У каждого свой вкус. Я предпочитаю вообще чай без сахара.

– Валентина! Скажи Владимиру, – Александр Дмитриевич имел в виду конюха, – пусть постелет брезент там, где ребята ужинают, поставит на него мешок сахара и раскроет! Сахар сами себе могут насыпать в чай!

На другой день всё повторилось, но уже более организованно. К одиннадцати часам позавтракали, заседлали и завьючили лошадей. Шли караваном по тайге вдали от берега, так как там следовал один прижим за другим. Обходили то завалы и буреломы, то мочажины, где лошади вязли. Иногда мочажины и валёжины образовывали единое препятствие. Первый же инцидент с провалившейся в топком месте лошадью показал – кто тут сибиряки настоящие, а кто – так себе, одно название. Сельские парни в случае падения лошади сразу приступают к делу: хватают голову лошади и держат повыше, чтобы вода не набралась в уши, ножом режут верёвки и сбрасывают вьюки, убирают сучья и палки. При этом лезут в грязь, высвобождают скотинке ноги. Горожане только топчутся вокруг, мешаются под ногами или, растерявшись, чешут в стороне затылки. Много ещё предстоит им пройти таёжных троп, пока они станут настоящими сибиряками и таёжниками!

На четвёртый день позавтракали пораньше. Что повариха приготовила, то и проглотили. И вдруг раздается громкий голос Витьки, рабочего: