Хитрая Екатерина пообещала поставить вопрос на рассмотрение Королевского совета. Но король был на охоте, а сама она не могла покинуть свои покои. Кто же в их отсутствие мог провести такие сложные дебаты? Екатерина улыбнулась и с горделивой материнской нежностью назвала монсеньора – ему выпала честь председательствовать на этом совете, что он проделал с необыкновенной степенностью. Все восхищались его ловкостью и умом.

Александр, чья судьба послужила причиной переговоров в Байонне, уже нарушал покой государства. Теперь он официально занимал свое место в общественной жизни страны, и Екатерина, влекомая неистовой материнской любовью, никогда не даст ему сойти с этого поприща.

Парижский парламент 14 января 1566 года зарегистрировал послание короля, в котором были четко обозначены титулы и владения монсеньора. В них входили: герцогства Анжуйское, Бурбонское и Овернь, графства Бофор, Форэ, Монферран и Монфор-лАмори. Одновременно члены парламента ставились в известность о том, что по случаю своей конфирмации монсеньор менял имя и впредь именовать его следует Генрих, герцог Анжуйский. Его младший брат Эркюль становился Франсуа, герцогом Алансонским. Посол Англии высказал крайнее недовольство тем, что монсеньор отказался от своего второго имени – Эдуард, данного ему в честь крестного отца, короля Англии Эдуарда VI.

Новоявленному герцогу Анжуйскому было в ту пору четырнадцать лет, и его огромные с итальянской поволокой глаза, изящество манер и матовая кожа очаровывали всех. У монсеньора не было той силы, что у его брата Карла IX, и ему совсем не нравилось, как молодому королю, работать в кузнице или свежевать убитых животных. Из-за бесконечных детских недомоганий он вырос изнеженным и мягким.

Слишком слабый физически, чтобы его могло привлекать насилие, Генрих был склонен к обходительности. Он с презрением относился к жестоким мужским забавам и любил развлечения дамские – маскарады, театральные представления. Фрейлины обожали, когда он примерял их туалеты, они закармливали его конфетами и потворствовали рискованным развлечениям.

В глубине их покоев он играл в султана, раскинувшись на обитой шелком софе, одурманенный ароматом духов и блеском украшений, которые особенно завораживали этого потомка флорентийцев. «Он всегда окружен женщинами, – писал английский посланник, – одна гладит его руку, другая щекочет за ухом – и таким образом монсеньор проводит большую часть времени».

При некотором усердии герцог Анжуйский мог бы стать глубоко образованным человеком, и соприкосновение с культурой помогло бы распуститься его многочисленным талантам, приглушив дурные инстинкты. Но Екатерина, которая больше всего на свете боялась слез и недомоганий своего обожаемого сына, не осмеливалась перечить ни одному его капризу, она потакала даже его небрежности и склонности к сибаритству, что нередко свойственно утонченным натурам.

За молодым принцем ходили двое придворных, достаточно бесцветных и далеких как от порока, так и от добродетели – воспитатель Амио и гувернер Виллекье, который, казалось, потворствовал дурным наклонностям своего ученика, не пытаясь их искоренить. Этот еще довольно молодой придворный старался не отпускать ребенка ни на шаг и благодаря своей любезности и обходительности обладал огромным влиянием на монсеньора.

Генриху, такому изысканному, столь любящему общество прекрасных женщин, ценящему их утонченность, нравилось чувствовать у себя в подчинении подтянутых военачальников. И Виллекье набрал для него охрану из молодых, атлетически сложенных придворных, поставив во главе их Людовика де Беренже, о похождениях и дуэлях которого ходили легенды. Генрих быстро привязывается к этому волевому человеку, драчуну и спорщику, известному своей злопамятностью.