С первых же дней Екатерина намечает цели, которым она не изменит в течение тридцати лет: спасти корону, обеспечить своим детям королевский трон.

Безоружная, она противопоставляет неистовствующим солдатам улыбки, посулы, хитрость. Несмотря на свой траур, Екатерина создает при дворе обстановку пышной роскоши. В стране царит жесточайший экономический кризис, а королева-мать приучает свое окружение к роскоши, полагая, что привычка к удовольствиям, потребность в больших деньгах должны привлекать ко двору сильное и могущественное дворянство. Большие надежды возлагались и на фрейлин, к которым прибавилось немало красивых девушек. Как новые Далилы, они принесли своей госпоже шевелюру не одного Самсона.

В передышках между угрозами заговоров королева-мать расслаблялась, позволяя себе помечтать о будущем, которое она готовила своему любимому сыну.

Маленький принц имел удовольствие надеть платье из затканного золотом полотна и фиолетово-красную бархатную накидку, чтобы в качестве герцога Бургундского присутствовать 11 мая 1561 года на короновании Карла IX. Когда он вступил под своды Реймсского собора, возглавляя процессию пэров Франции, его красота вызвала восхищенные возгласы дам. Во время коронационных празднеств Александр испытал лучшие мгновения своей жизни, которая будет достаточно унылой из-за постоянных мер предосторожности, вынужденно принимаемых королевской семьей.

После смерти Франциска II при дворе произошли большие перемены. Лучшие должности теперь принадлежали дворянам-кальвинистам. Им доставались все почести, им же – улыбки красавиц. Конде, едва выйдя из тюрьмы, тут же попытался прибрать власть к рукам, но легкомыслие и страсть к удовольствиям делали его легко уязвимым, и Екатерина воспользовалась возможностью заменить ему тюремного надзирателя одной из своих фрейлин, мадемуазель Лимейль. В ту пору королева-мать до такой степени покровительствовала протестантам, что Теодор де Без в разговоре с Кальвином называл ее «наша королева», и даже сам Александр в какой-то момент почувствовал, что колеблется в своих убеждениях. Но влияние его друга Жуанвиля быстро вернуло монсеньора в лоно католицизма.

Жуанвиля Александр предпочитал всем своим друзьям, и огорчение его было очевидно, когда он узнал о предстоящем в начале октября отъезде Гизов.

В ярости от того, что королева-мать упорствовала в своем либерализме, герцог Франсуа де Гиз и его новые союзники, Монморанси и маршал Сент-Андре, в знак протеста решили покинуть двор; поступок этот скрывал хитрый замысел.

За несколько недель до их отъезда герцогиня де Гиз вскользь заметила Екатерине, что небезопасно оставлять Жуанвиля и Александра всегда вместе: если повторится заговор против королевской власти вроде того, что был раскрыт в Амбуазе, заговорщики захватят сразу обоих подростков. Не лучше ли удалить монсеньора в безопасное место, отвезти мальчика к его дяде, герцогу Савойскому, или к его сестре, герцогине Лотарингской? Екатерина, как огня боявшаяся своих родственников, испугалась и уклонилась от ответа. Она отвергла этот план, но разговор ей запомнился.

Выполнение плана Гизов было поручено Генриху Жуанвильскому; в одиннадцать лет этот ребенок уже знал, как воспользоваться привязанностью друга, чтобы заманить того в ловушку.

Видя доверчивость Александра, он расхваливает ему путешествия, быструю скачку верхом, прекрасные дальние страны. Разве не хотел бы монсеньор открыть для себя этот удивительный незнакомый мир вместе со своей сестрой, прекрасной герцогиней Клод, немножко повеселиться, забыть двор, столь похожий на тюрьму? Там не будет никакой учебы – только одни радости.