Мир осеняет нежною любовью,

Величие и нежность всем даря,

Уверенность в сердца людей вселяя.

Века, как стражи древнего Кремля,

Друг друга чётко и легко сменяют.

За каждым веком новый век спешит

Иными днями, укрепляя веру.

А Кремль всё тот же: и в ночной тиши,

И в яркий день, и в нежный час вечерний.

Не из идей он выстроен, ему

Пороки, зло людей невыносимы.

Фундаментом, упёршись в глубину,

Он рвётся в небо башнями своими.

Не он ли, Кремль, – центр истинной Москвы,

Её неповторимая основа

И средоточие духовных сил?

Но он таит в себе и запах крови.

Вот город, где и был поэт рождён.

Москва, она дала немало миру

Бессмертных и талантливых имён.

На этот раз, предпочитая лиру,

К поэзии склоняясь, отдала

Новорождённого на милость Музе

И Александром гордо назвала

Кудрявого, смешного карапуза.

Конечно, думали отец и мать,

Что имя сами сыну подобрали.

Но нужно тайны жизни понимать —

Москва им это имя подсказала,

Чтоб в жизни мира он, на радость всем,

Смог проявить себя в делах великих.

Рос, подрастал мальчишка, между тем

Порой казался он чужим и диким.

Отец ничем не баловал его,

И мать была к нему предельно строгой.

И лишь Арина-няня за него

Переживала и молилась богу.

С Сергеем Львовичем, его отцом,

В Москве знакомство многие водили.

С самим Карамзиным он был знаком,

Которого в России все ценили.

Историк, литератор, человек,

Поведавший немало истин людям,

Наполнил он свой просвещённый век

Талантом сердца, мыслью светлой, мудрой.

Захаживал к ним Дмитриев, поэт,

А чуть поздней – юстиции министр.

Василий Львович, дядя, не секрет,

В стихах старался излагать все мысли.

Любя литературу, часто все,

В кружок собравшись, говорили долго.

Их эпиграммы, юмор, шутки, смех

Для Александра были даром бога.

Любил он слушать, как читал стихи

Василий Львович, искренне, серьёзно.

А иногда экспромтом чепухи

Смех вызывал сквозь радостные слёзы.

С младенчества любовью воспылав

К поэзии, таинственной и чудной,

Незримых Муз в свидетели призвав,

Он не спешил ещё открыться людям –

Скрывал рожденье первых чувств, страстей.

Всё больше слушал и внимал сужденьям

Известных, образованных гостей,

Рассказам и стихам прекрасным внемля.

Выслушивал их взгляды на любовь,

На жизнь и мир, то светлый, то угрюмый,

И в облаке красивых, умных слов

Таился, словно ветерок бесшумный,

Вбирая всё в сознание своё,

Что было для него весьма полезным.

И позже, погружаясь в сладкий сон,

Он их мечтами, думами их грезил.

Уже он сам читал стихи, горя

Необъяснимым, золотым сияньем,

И словно плыл… Короче говоря,

К Поэзии спешил он на свиданье.

Но он ещё в те дни был слишком мал

И не умел любить и ненавидеть,

Глазами жизни мир воспринимал,

Смотрел, запоминая всё, что видел.

Всё то, что рядом или вдалеке —

Дома, деревья, облака и птицы,

И всплески волн, играющих в реке,

И ярких зорь весёлые зарницы.

И звёзд ночных красивых яркий блеск,

И грусть луны на тусклом небосводе,

И каждый шорох, шёпот, трепет, треск

Живой, всегда таинственной природы.

И звон цветов, в чьих чашах капли рос,

Как яркие жемчужины блестели,

И шум, и гром, и буйство летних гроз,

И зимних бурь великое веселье.

И песни девушек, их хоровод,

Частушки, пляски, озорство и удаль…

Весь этот мир, в котором он живёт, —

Неповторимое земное чудо.

Когда на время вся его семья

На житиё перебралась в столицу,

Уже ногами резво семеня,

Ходил он, прыткий, беспокойный, быстрый.

Уже в те дни он непослушным был

И не желал кому-то подчиняться.

Однажды, как-то зимним днём, решил

По Петербургу мальчик прогуляться.

По-зимнему тепло одет был он,

На голове его – картуз с усами.

Вдруг у казарм солдатских вырос конь

И встал над ним, чуть не задев ногами.

И всадник, невысокий генерал,