В докладе на сессии ЦИКа, в январе 1936 г., председатель Совнаркома Молотов заявил: «Народное хозяйство страны стало социалистическим (аплодисменты). В этом смысле задачу ликвидации классов мы решили (аплодисменты)». Однако от прошлого остались еще «враждебные нам по своей природе элементы», осколки господствовавших ранее классов. Кроме того, среди колхозников, государственных служащих, а иногда и рабочих обнаруживаются «спекулянтики», «рвачи в отношении колхозного и государственного добра», «антисоветские сплетники».

Отсюда-то (по мнению Молотова) и вытекает необходимость дальнейшего укрепления диктатуры. Наперекор Энгельсу рабочее государство должно не «засыпать», а, наоборот, становиться все более и более бдительным.

Прокламации Троцкого о «засыпании» государства, о его отмирании, растворении в мифическом «социалистическом обществе» были не чем иным, как прямым призывом к развалу СССР, вбиванием клина между народом и правительством, народом и армией. Совершенно справедливо в 1936 году Борис Ефимов рисовал Троцкого, Каменева и Зиновьева цепными псами Гитлера, ибо подобную позицию в условиях надвигавшейся фашистской агрессии нельзя было расценивать иначе, как шпионско-диверсионную подрывную деятельность.

Суд доказал, что обвиняемые, как и Троцкий, делали ставку на поражение Советского Союза в войне с Германией и готовились ценой отторжения от него Украины, Кавказа и Прибалтики купить у агрессора свое возвращение к власти. Еще в середине 1970-х годов в реальность подобного замысла трудно было поверить. Как бы ни были плохи Каменев и Зиновьев, мы не могли представить себе, что они способны были опуститься до такой низости и подлости. Впрочем, теперь, пережив 90-е, разве не вправе мы поверить суду, обвинившему советских вельмож в попытке развала СССР в своих шкурных интересах?

Даже Хрущеву не пришло в голову реабилитировать Каменева, Зиновьева, Пятакова и Радека. Только Горбачев с Яковлевым в припадке раболепства перед Западом, готовые отмыть даже людоедов и скотоложцев, реабилитировали их и восстановили в партии. Что же! В компании Енукидзе, Горбачева и Яковлева – на свалке истории и должно быть определено место Каменеву, Зиновьеву и другим троцкистам. Было ли место для них рядом со Сталиным и с советским народом, строившими великую страну и готовившимися отстоять Родину от иностранного нашествия?

Да и что, собственно, оставалось Сталину делать с троцкистами? Ведь те же Каменев и Зиновьев до «Августовского процесса» уже дважды были осуждены за различные преступления, но не вняли предупреждению народа и продолжали интриговать и развратничать. А как вели бы себя троцкисты, отстраненные от власти и партийной кормушки, начнись большая война? На что могли бы пойти они, чтобы вернуть себе отнятое Сталиным положение?

Особое внимание в ходе судебных заседаний приковывала к себе фигура вчера еще грозного Генриха Ягоды. За время руководства НКВД Ягода нанес этой здоровой в целом структуре тяжелейший удар. Он открыл дорогу в органы необразованным, не имевшим для нее никаких данных проходимцам, заполнив ими более половины руководящих должностей. Кадры именно этого, «ягодинского набора» принесли в ЧК незаконные методы следствия, которые потом пришлось выжигать оттуда каленым железом несколько десятилетий. Можно только догадываться, какое удовлетворение испытывал Сталин, получив, наконец, возможность усадить Ягоду на скамью подсудимых.

Помимо потрясающего воображение морального разложения, растрат огромных сумм казенных денег на личные нужды, основным обвинением, предъявленным Ягоде, было непосредственное участие в организации убийства С.М. Кирова. В наше время, по сути, общепринятой является версия убийства Кирова гражданином Николаевым на почве не то ревности, не то невозможности трудоустроиться. Однако даже если не принимать в расчет признательных показаний Ягоды, существуют и иные свидетельства непосредственной виновности троцкистов в этом преступлении. Надо заметить, что Троцкий, увлекаясь в Мексике абстрактной писаниной, нередко выбалтывал троцкистские секреты, безбожно подставляя своих же сторонников. В частности, касаясь убийства Кирова, он писал: