– Какой ещё гинекологией? – скривил обиженное лицо Подгорбунский.

– Ге-не-а-ло-гия, – по слогам повторил Дед. – Наука, служители которой собирают различные сведения о генезисе родов…

– Чего-чего?

– Генезис, в переводе с греческого, значит происхождение, возникновение, становление, развитие и даже (что вовсе не обязательно) гибель объектов изучения, в нашем случае – семей, родов…

– Понял.

– Ну а если понял, то бери в моей тумбочке карандаш, тетрадь – будем строчить маляву в Кремль.

– Может, всё-таки в следующий раз? – с мольбой уставился в его быстро угасающие глаза Володя (боль внизу живота не утихала и настойчиво требовала выхода).

– Следующего может не быть. Пиши… Нет, сначала я! – Полковник начеркал несколько слов на первом листке и тут же аккуратно вырвал его. – Это для Попеля. Теперь ты!

– Готов. Диктуйте!

– Председателю ЦИК[16] товарищу Калинину Михаилу Ивановичу от заключённого Подгорбунского Вэ Эн… Хочу стать на путь исправления… Обещаю вырасти честным человеком, патриотом нашей великой Родины… Последнее слово с большой буквы.

– Знаю!

– Закончил?

– Да.

– Поклянись, что станешь приличным человеком.

– Зуб даю, как говорит Дровосек.

– Это серьёзно… Если зуб… Теперь я за тебя спокоен. Прощай, сынок.

Дед закатил глаза и…

А наполненное людьми тесное помещение разрезал дикий, полный отчаяния, истошный вопль, через распахнутую дверь вырвавшийся далеко за пределы барака:

– Батя-а-а! Родный! А-а-а!!!

Наш герой отбывал очередное наказание далеко от Магадана, однако такая характеристика вполне подходила и для тамошних погодных условий.

Ночные заморозки – чуть ли не до середины мая. И вдруг – бац – жара! Причём такая, что к концу весны уже желтеет, а в начале июня и вовсе выгорает – причём дотла, казалось бы, совсем недавно прорезавшаяся трава.

Резко континентальный климат! В отличие от более мягкого (субарктического с чертами муссонного), что преобладает в упомянутой Колыме.

Особенно тяжело привыкают к таким катаклизмам всякие служивые люди: те, кто по долгу службы обязан носить форму установленного (в основном – воинского) образца. Плюс многочисленные арестанты, уркаганы, у которых вместо мундира – засаленный ватник.

Почему?

Ночью даже в телогрейке – дрожишь от холода, а днём, на палящем солнце, хочется сбросить не только фуфайку, но и нижнее бельё.

Хорошо ещё, что работы летом здесь значительно меньше, чем в иное время года. Ведь каждый знает: лес лучше всего заготавливать зимой.

Во-первых, что тракторами, что лошадьми – да любой тяговой силой! – транспортировать по снегу брёвна гораздо сподручнее, чем волочь их по бугристой земной тверди. Соответственно, и риска повредить ценное природное сырьё значительно меньше.

Во-вторых, из-за пониженной концентрации естественных антисептиков – смоляных кислот и эфирных масел – в летнюю пору древесина больше подвержена гниению, а значит, и хранить её сложнее.

А коль так… Веселись, братва, гуляй… Пиши письма мелким почерком да гоняй мяч на недавно разровненной площадке за дальним бараком.

Володька со всей силы пнул правой ногой самодельную, сшитую из лоскутов кожи, сферу, набитую старым непотребным хламом (тряпками и даже бумагой), и в тот же миг разочарованно схватился за голову, умудрившись не попасть с пяти метров в собственноручно сколоченные ворота. И тут с противоположной стороны поля до его ушей лёгкий ветерок донёс зов старого друга Дровосека, игравшего в его команде роль последнего защитника.

– Горбун!

– Ну?

– По твою душу!

– Кто?

– Увидишь!

Подгорбунский повернул голову и, узрев вдали стройную фигуру в новенькой форме защитного цвета, приветливо махнул рукой.