– У меня нет ни ночи ни дня, – жаловался Соля, – а только одни сплошные родственники! Они не понимают, что когда человек пишет мемуары, ни единая живая душа не должна маячить у него перед носом, лишь невесомые призраки и тени могут навещать его, и то ненадолго, без трапез и ночевки! Чтоб только вечность была перед тобой, только Ты и Вечность.

Поэтому Миша из любви к Соле много лет подряд возил меня и Васю отдыхать в Феодосию по профсоюзной путевке. Нам с Васей там очень нравилось. Коттеджи на две семьи, все вокруг утопает в розах! Яблони, сливы, кипарисы, заросли ежевики, миндаль, кизил, а какие маки!.. А сколько разных трав и птиц, шиповник, жасмин, горы в цвету, все благоухает, ночами соловьи поют, море: «ш-ш-ш…» Но главное – розы! Розы – с конца апреля и чуть ли не до декабря!

Вася выходила с утра на веранду и любовалась розами в саду.

И в свой день рожденья Вася вышла полюбоваться и вдруг произнесла:

– Я с ума схожу от этих роз!

– Они все твои, дорогая! – быстро ответил Миша, смолоду отличавшийся, как я уже говорила, некоторой бережливостью. Вася утверждала, он даже в ЗАГС ее пригласил расписываться Восьмого марта, чтобы не тратиться на подарки.

«Он был так горд своим предложением и так взволнован, – рассказывала Вася, – что забыл снять пижамные штаны. И когда мы шли в ЗАГС, у него из-под брюк торчали пижамные штанины, и он никак их не мог подтянуть, потому что они были гораздо длиннее, чем брюки».

Вечером к нам на сабантуй явился наш сосед. Он выбрит был гладко и кудряв, эдакий здоровяк в твидовых брюках, и он держал охапку дивных роз. Я не преувеличиваю – именно охапку!

– Я слышал, – он сказал, – что вы неравнодушны к розам?

И он осыпал ими Васю.

Розы нам показались как будто знакомы. Вася вышла на веранду и окаменела: кругом расстилалась пустыня.

Назавтра наш друг уехал, у него кончилась путевка, а мы неделю прятали розы под кроватью, а то бы нас оштрафовали. Зато к нам в коттедж поселилась шикарная женщина, администратор съемочной группы киностудии Горького – неисчислимой орды киношников, прибывших в Крым снимать историческую ленту «Ричард Львиное Сердце». Звали ее Любовь.

Она вошла к нам сразу, как только поставила чемоданы.

– Моими соседями, – сказала она волнующим низким голосом, – обязательно должны быть почтенные люди! Я ведь миллионами ворочаю, и у меня всегда есть что выпить.

Она с пристрастием оглядела по очереди Васю, Мишу, меня, как бы взвешивая – почтенные мы или не очень, и, ни слова не говоря, удалилась.

Видимо, решив, что более или менее почтенные, она вернулась через пять минут с громадным тортом – торт «Киевский», «прямо из Киева», правда, уже не целый, его кто-то из знаменитых артистов не смог доесть, поскольку в нем, в этом киевском торте, устроили муравейник черные мураши.

– Какое полезное соседство, – сказал Миша, гоняя муравьев по торту, – сулящее множество интересных встреч, мероприятий и знакомств!

Далее с ее стола к нам пошли перекочевывать огурцы, помидоры «прямо из Симферополя», черешня, козье молоко, творог. Она же продукты закупала – тоннами! Коньяк там за стенкой лился – армянский – рекой!

– Вася! Миша! Я не киношник! Я человек театра! – она говорила. – Я десять лет была директором в Тамбовском театре! О, это золотые времена! У меня две родные сестры в Тамбове, и обе – почтенные люди. Миша! Возьмите грецких орехов! У меня шесть мешков – колите и кушайте!

Она не могла не осыпать благодеяниями, раз уж ты попался ей под руку. Она плохо себя чувствовала, если ей казалось, что ты еще не достаточно осыпан. Сколько раз увидит, столько осыплет, но при одном условии: ты хоть в какой-то мере должен соответствовать ее представлению о том, что такое почтенный человек.