Но это была только часть проблемы.

Вместе с этим возникло множество стереотипов, причём порой они были не только у обычных людей, но и у тех, кто прошёл через модификации. Например, среди изменённых начали формироваться собственные элитные группы, которые считали себя выше всех остальных. Они наглядно демонстрировали свою физическую и умственную силу, дистанцируясь от тех, кто решился на меньшие улучшения. Это стало новым социальным различием, которое не только делало людей с улучшениями более «доступными» для работы, но и создавало новые иерархии, где обычные люди становились «слабым звеном».

Для тех, кто не хотел или не мог позволить себе улучшения, мир стал местом, где их возможности ограничивались. Люди с обычными генами становились менее конкурентоспособными, а их проблемы оказывались игнорируемыми. Появились новые термины для описания таких людей: «генетический резерв», «статические граждане». Они воспринимались как нечто статичное, не способное к изменениям, застрявшее в прошлом.

Максим часто задавался вопросом: что с этим делать? Как жить в мире, где твои достижения не просто результат твоих усилий, а следствие твоего выбора, как ты был «создан»? Какие личные качества ты должен развивать, чтобы не быть отторгнутым в обществе, где даже твоя генетическая структура стала частью социального разделения?

И тут возникла самая большая проблема – что будет, когда модификации начнут менять не только личные характеристики человека, но и его моральные принципы? И будут ли люди с улучшениями, которым удастся сохранить свою человечность? Максим всё чаще сталкивался с мыслью, что он становится частью нового общества, и что его усилия должны быть направлены не только на личное совершенствование, но и на поиск путей для интеграции двух миров – мира тех, кто изменился, и мира тех, кто остался прежним.

В этот момент он понял, что этот вопрос гораздо важнее, чем его собственные сомнения. Вопрос о том, что делает человека человеком в мире изменений.

Максим проснулся с лёгкой головной болью. Этот симптом был вполне обычным после первой недели восстановления, как ему объяснили в клинике. В зеркале он увидел своё отражение – лицо было слегка бледным, а глаза чуть тусклее, чем обычно. Но это не было главным. Главное, что его тело изменилось. Его мышцы чувствовали себя иначе, движения стали плавнее и уверенными, а в голове будто что-то новенькое стало происходить, как если бы его нейронные пути стали работать с другими, более быстрыми синхронизациями. Максим почувствовал это сразу после пробуждения.

Он не ожидал, что всё будет так быстро. Процедура была рассчитана на несколько месяцев постепенных изменений, но ощущения, которые он испытывал сейчас, были чем-то большим, чем просто улучшение. Он чувствовал, что мог бы сделать гораздо больше, чем раньше, но что-то держало его. Он был не готов к тому, чтобы сразу же ринуться в этот новый мир, где всё было по-другому.

Его душевное состояние тоже изменилось. Если раньше он был не особенно уверенным в себе, часто поддаваясь сомнениям, то теперь его решения стали чёткими. Но чем больше времени он проводил в этом новом теле, тем больше осознавал, что изменения, как и обещали ему, не ограничиваются только физическим улучшением. Это была целая перестройка. Перестройка, которая выходила за рамки тела и затрагивала его восприятие окружающего мира.

Процесс модификации, как оказалось, был гораздо сложнее, чем он себе представлял. Всё начиналось с биологических и нейронных улучшений, с фокусировки на достижении высокой умственной активности и способности быстро адаптироваться к новым условиям. На экранах мониторов, что демонстрировали его изменения, появлялись значки, подтверждающие, что его нейропластичность повысилась, а память улучшилась. Мышцы тоже начали набирать массу. На улице он чувствовал, как ходьба стала лёгкой, почти как бег. Он мог пробежать несколько километров без усталости, даже если бы до этого ему и не удавалось пройти два квартала без отдышки.