Разум Вильмы метался в поисках выхода. Ладони, которые держали шар, слегка вспотели, их покалывали невидимые иголочки, ощущение получалось неприятное, словно от укусов голодных муравьев. «Вот ведь дрянь, и откуда оно черпает энергию?».

Шеннон, похоже, подстроился и легко угадывал чужие мысли.

– Здесь многие устройства подпитываются так, – с деланной любезностью отозвался мучитель.

«Самые дорогие мои воспоминания – для него только лабораторная грязь».

Вильма проглотила горький комок в горле.

– Мне щиплет руки – это нормально?

– Пощипывание – только результат вашего внутреннего неприятия, – мягко отозвался Шеннон.

«Господи, хоть бы случилось что-то и помешало ему…»

Темные очки, откинутые на темя, скользили по волосам, внутри дужки едва слышно шуршало – далекий голос Тони казался встревоженным:

«Горного тумана сегодня нет»

«Как он некстати вылез, я ничего не могу ответить».

Вильма попыталась выгнать размытый образ Лейтена из своей памяти. Ненадолго ей показалось – Шеннон почувствовал что-то интересное и весь напрягся в предвкушении развязки. Она чуть приоткрыла веки. В щелочку можно было наблюдать правильное, спокойное, немного ироничное лицо эламита.

– Мне кажется, лучше снять эти очки, – внезапно сказал он. – Очки нам только помешают.

Координатор сократил дистанцию, довольно развязно протянул руку, коснулся головы Вильмы. Она сжалась. Через секунду темные очки оказались у него в руке. Шеннон сложил их и убрал в собственный внутренний карман.

– Попробуйте представить себе ветер, – вежливо, но настойчиво попросил он.

Она снова сомкнула веки.

…Горячий вихрь нес острые песчинки, песчинки кололи лицо, бесчисленные мелкие уколы походили на укусы муравьев… Напор воздуха пригибал волю и изнурял зноем. Голова казалась пустой изнутри и легкой – вот-вот унесет.

– Все в порядке, – подбодрил Дин.

Вильма (та, которая существовала только в воображении) попыталась отвернуться. Ее невесомая сущность заколебалась и немного подвинулась, почва (почвой оказался песок) вязко поплыла под ногами.

– Замечательно…

Этот довольный как мурлыканье голос отрезвил. Вильма из видения обрела жесткость, своей неподатливой сущностью отодвигая ветер. Он, однако, не прекратился, а сделался злее, песчинки опять хлестнули по скулам.

…Мучительно хотелось заслониться. Она перебирала воспоминания, подыскивая среди них подходящий заслон. Абстрактные, безвидные впечатления слепого детства на какое-то время придержали опаляющий жар урагана, но не выдержали и, сметенные, распались на вполне зримые рваные клочья. Жизнь в колледже запомнилась слишком пресной, чтобы сгодиться в дело. Память услужливо подсовывала совсем другие образы – Лейтена, Новаковского и Кота, пасмурный день над серым островом посреди болота, влагу, прохладу, изломанные очертания деревьев, тесные переходы и мрачную роскошь подземелья, стеклянный саркофаг и бледное лицо спящего в нем человека.

«Вильма!»

Сначала показалось, что Тони зовет ее, но очки с секретом оставались в кармане у координатора. Скорее всего, очередную шутку сыграло воображение. «Сейчас этот эламит догадается обо всем». Калейдоскоп воспоминаний крутнулся еще раз. Внучка Кантера нацелилась, и выхватила из пестрой картинки-мозаики один-единственный подходящий крошечный осколок.

Им оказался летний полдень в сквере клиники. Солнце раскалило высокий забор с выломанным металлическим прутом. По ту сторону стены, в густой пыли, сидел уже знакомый поджарый зверь. В его красноватых миндалевидных глазах тлела ненависть. Слюна с языка вязкой ниткой стекала на асфальт. Вильма-из-видения в отвращении попятилась, чувствуя опасность всем своим существом и счастливое свечение лета только усиливало эту тревогу.