– Давай, убивай!

Лунев прекрасно понимал, о чем думал Бабай, произнося свои последние слова.

– Учти, поганец, ты сам попросил. И зря. К чужим просьбам я отношусь чутко.

Лунев отцепил цепь от крюка лебедки. Затем размахнулся и пнул Бабая в бок, но не носком, а по-футбольному – щечкой ботинка. Это сдвинуло легкое тело на полметра к месту, где обрывалась площадка пятого этажа. И тут к Бабаю пришло осознание страшной истины – теперь с ним уже не блефуют. Бросило в жар.

– Не надо! – Бабай уже не кричал, а хрипел.

– Это чой-то? – спросил Лунев. – Даже очень надо. Сейчас ты у меня войдешь в невесомость.

– Что вы делаете?!

– Ой, он уже на «вы» перешел. – Лунев посмотрел на Бабая с улыбкой. – Случается такое, а?

– Что вы де-ла-е-те?!

– Да вот, дружок, хотел тебя спихнуть. И представил, что ты в полете наложишь в штаны. Такой крутой и весь в дерьме. Верно?

Лунев замахнулся для очередного пинка. Бабай понял: это конец. Он дернулся, как червяк, которого потрогали палкой.

– Фу! – сказал Лунев с отвращением. – Уже обделался…

– Нет, – заорал Бабай, – все скажу. Спрашивай.

– Кто был в компании, когда вы убили капитана Прахова?

– Мы не знали, что это капитан! Клянусь, паддой буду!

– А некапитанов убивать можно? Просто так, не понравился – и готов?

– Я его не убивал, клянусь…

– Кончай, Бабай, имел я твои клятвы. Кто его душил, кто резал? Быстро!

– Удавку набросил Шуба. Заточкой кольнул Гоша.

– Кто такой Шуба?

– Аллигатор. Ко всему эмигрант.

– Бабай, оставь феню, я её не люблю. Говори по-русски. Значит, Шуба беглый уголовник?

– Да, очень крутой. Псих. На игле он.

– На кого тянет помочи?

– Командир! – Бабай захныкал. – Скажу – мне доска.

– Возможно, но это потом. А сейчас – вольный полет. Выбирай.

– Толкай! Пусть подохну!

Как любой профессиональный алкаш, Бабай то и дело менял поведение. Накатывала волна хмельного остаточного обалдения, он сразу становился дерзким. Неясные видения в мутной башке не позволяли воспринимать действительность такой, какой она была на самом деле. Также внезапно дурь слетала с него, в одно мгновение превращая в слизняка, перепуганного, безвольного, больше всего желавшего взять в руки стакан с водярой, хряпнуть содержимое и закосеть. Ему казалось, что все происходящее всего лишь дурной сон, который исчезнет, едва проснешься.

– Кто такой Гоша?

– Сучонок. Его Шуба с руки прикармливает.

– Капитана били до того, как закололи?

– Потом. Мертвого. Словно охренели.

– Ты бил?

– Нет, клянусь… И Рваный не бил…

– Почему же?

– Я мертвых трупов боюсь. Век не видать свободы.

– Кто же бил?

Бабай, до которого дошло, что чистосердечное признание гарантирует жизнь, раскололся. Его понесло. Он выложил все, что знал о подельниках. Они шли кирнуть в его закуток в «красной пятиэтажке», куда заранее пригласили Зойку-черную, толстенную дворничиху, за стакан водки способную ублажить всех кобелей в округе.

– Чьи это люди? – спросил Лунев в заключение. – Где пасутся?

– Братва Гулливера. Только его самого тебе не достать.

Гулливер – в гражданском состоянии Алексей Павлович Сучков – из сорока пяти лет жизни пятнадцать провел за колючей проволокой, где именем закона Российской Федерации его закаляли на жаре и морозе. Свою кличку Гулливер, низкорослый и щуплый, получил уже при первой ходке в зону. Поначалу она звучала иронично, но постепенно интонации у произносивших её менялись. В маленьком жилистом теле билась взрывная энергия и кипела неукротимая ярость. Короткие руки удлинял нож, длиннее ножа оказывались пистолеты, которые Гулливер пускал в дело без раздумий и колебаний.

Маленький Гулливер стал большим «бугром» криминального мира. Любой из накачанных костоломов, шестеривших на него, мог ногтем придавить «бугра», и тот бы хрустнул, как таракан под сапогом. Но за Гулливером стояла система, хорошо организованная, вооруженная, отлично законспирированная и богатая. Территории, занятью криминальными группами, входившими в систему, были четко поделены. И делили их не за столом в дружеской компании, а в кровавых разборках, в которых каждая сторона несла потери.