Штатный преподаватель тактики.
Категория и состав: К-8.
Дата: 1/VIII-22 г.
Главное Управление РККА.
Состоящий в распоряжении. 1/XI – 28 г. РВС 28 г, № 706».
В заключение карточки имеется графа «аттестация». И вот что написано по этому поводу у Слащёва:
«По какой должности Штатный преподаватель тактики.
Окончательный вывод аттестации:
В 1925 году – «Должности преподавателя соответствует».
В 1927 году – «Соответствует занимаемой должности»».
И, наконец, последняя аттестация за 1928 год:
«По знаниям и опыту должности преподавателя может безусловно соответствовать, но работой этой тяготится, не отдаёт ей всех сил и знаний, ведёт её небрежно. Поэтому желательно освободить от преподавательской работы и направить в части на штабную должность».
Вторая карточка за № 249776 называется учётной:
«Слащёв Яков Александрович. Пехота. ВУЗ. К-8. 13 р., приказ РВСР 1925 г. № 35 (разряд должностной со ссылкою на приказ, где объявлен, штат части)».
Эта карточка в некотором роде похожа на первую. Вот только в её записях есть некоторые расхождения и дополнения. Коснёмся именно их:
«Какими другими языками владеет – французским, немецким»;
«С какого времени состоит на службе в Р. К. К. А. – с 11 ноября 1921»;
«Служил ли в Белой армии – служил в армии Врангеля с 23/ХII – 17 по 21/XI –20 г.»;
«Участие в войнах: а) в 1914–1917 гг. Лейб-Гвардии Финл. Полк.
б) в гражданской нет»;
«Был ли ранен или контужен:
а) в 1914–17 г. а) 5 раз ранен.
б) в гражданской б) нет»;
«Окончательный вывод последней аттестации: не получен…
г) Подлежит увольнению от службы, как бывший белый…(далее неразборчиво)»;
«Семейное положение – жена и тесть».
В третьей карточке за № 249777 значится:
«МВО. 1923 № папки 746. Стр.43. Род оружия: ГУВУЗ. КОМСОСТАВ.
Разр. 15 пр. РВСР № 2480 1922 г.
Фамилия: Слащёв. Имя: Яков. Отчество: Александрович».
В ней две новых записи:
«Участие в войнах: 1915–1920» и «Дети и пр. члены семьи, состоящие на иждивении: дочь 7 лет».
6
Они уже собирались ложиться, когда Яков Александрович, чуть качнувшись, снова сел за стол.
– Ниночка, – он вопросительно посмотрел на жену, – давай ещё выпьем, так сказать, на коня?
– Да хватит тебе, Яша! Вставать же рано. Уж изволь идти в постель.
Слащёв грустно улыбнулся, наполнил гранёную рюмку на ножке до краёв и тут же её опрокинул.
– Как мне всё надоело, Нина! – он хотел повторить привычное движение, но жена убрала початую бутылку в буфет. – Ты не представляешь, как я устал. Устал морально. Ведь они не хотят отпускать меня в строй, вот и держат, как пса на цепи.
– Ничего, Яша, – супруга Слащёва присела рядом. – Ты, самое главное, не опускай руки. Пиши им чаще, напоминай о себе, может, кто-нибудь о тебе и вспомнит. А на нет и суда нет!
– Нет, Ниночка, больше обо мне никто и никогда не вспомнит. Я им больше не нужен. Терпят меня и точка. В последнее время мне часто снится море. То самое, ноябрьское море двадцатого года. В те дни я почему-то увидел его чёрным. Представляешь, холодное, солёное, необъятное, как всегда непостоянное, и вдруг чёрное! Помню, тогда я впервые ехал в купе второго класса как частное лицо. Кажется, это было 13–14 ноября. Никто уже не обращал на меня внимания, и я совершенно спокойно наблюдал трагическую картину бегства и разгул грабежа. Мне уже было абсолютно безразлично всё… Помнишь, как тебе – моей жене – отвели место на вспомогательном крейсере «Алмаз», который к моему приезду уже вышел в море. Для меня же места не было ни на одном из судов. И только на «Илью Муромца» меня взяли по личной инициативе морских офицеров, хорошо знавших меня. Туда же мне удалось поместить брошенные остатки моего лейб-гвардии Финляндского полка, к счастью, вместе с полковым знаменем. Мы вышли в море, и я очень долго смотрел на эту стихию. Я люблю стихию. А меня лишили этой стихии. Сначала там, в Константинополе. Теперь здесь, в Москве. Я провожу эту параллель неслучайно. Меня снова бросили, и для меня нет свободного места на судне. Осталось только море, на которое я могу смотреть бесконечно…